– Разумеется, все хорошо только в том случае, если они любят друг друга. Как ты думаешь, Ческа счастлива с Алином?
– Право, затрудняюсь тебе ответить на это, Йенни. Мне кажется, во всяком случае, что она очень любит его. Я только и слышал: «Леннарт так любит», да «Леннарт, нравится ли тебе этот соус?», да «хочешь ли ты», да «я сейчас приготовлю»… Как и следовало ожидать, она начала говорить на ужаснейшем полунорвежском, полушведском языке… Должен сознаться, что одного я никак не могу понять… Ведь он был безумно влюблен в нее, и он отнюдь не деспот и не грубая натура, – напротив. А между тем эта маленькая Ческа стала какой-то удивительно робкой и покорной… Не могли же на нее подействовать так одни хозяйственные заботы. Хотя, конечно, и это подействовало на нее в достаточной степени. Ведь у нее нет никакой склонности к этому, а она по природе удивительно добросовестная… да и тяжело им приходится и в материальном отношении… Ничего не понимаю… Может быть, – он игриво улыбнулся, – может быть, она выкинула какую-нибудь гениальную штуку? Первую же брачную ночь употребила на то, чтобы посвятить мужа в подробности своего романа с Хансом Херманном или Дугласом, и, вообще, рассказала мужу о своих подвигах с начала до конца? А это, пожалуй, могло ошеломить его…
– Надо отдать Ческе справедливость, она никогда не старалась скрывать своих романов, – заметила Йенни. – И Алин наверняка знал обо всем.
– Понятно, – согласился Гуннар, готовя себе пьольтер. – Но, как знать, может быть, была какая-нибудь маленькая подробность, о которой она раньше не решалась говорить… А потом она сочла своим долгом признаться в этом мужу…
– Полно, Гуннар, – сказала Йенни.
– Ей-Богу, от Чески всего можно ожидать… Кто ее разберет?… В ее передаче история с Хансом Херманном представляется чем-то в высшей степени невероятным. Я знаю только одно, что Ческа никогда не была бы способна на какой-нибудь непорядочный поступок… А этого я уж никак не могу понять, какого черта мужу до того, что у его жены раньше была какая-нибудь любовная связь… или даже несколько… раз она была честна и верна, пока эта связь продолжалась… Ведь это же в конце концов глупо требовать от женщины так называемой невинности. Если женщина действительно любила мужчину и принимала его любовь, то с ее стороны не очень-то красиво, если она покончила со своим романом, не отдав любимому человеку все, что она могла бы дать… Но, конечно, я предпочитал бы, чтобы моя жена никогда никого не любила раньше… Хотя, когда дело касается собственной жены, то тут могут выступить на сцену разные старые предрассудки, уязвленное самолюбие и тому подобное…
Йенни отпила из стакана и хотела что-то сказать, но раздумала. Она не была расположена к обмену мыслями и предпочитала слушать.
С минуту Гуннар молчал, стоя перед окном с засунутыми в карманы руками. Вдруг он обернулся и, как бы продолжая вслух свою мысль, сказал:
– Знаешь, Йенни, иногда у меня появляется желание, чтобы ты стала немного полегкомысленнее… чтобы ты прошла через это и затем спокойно отдалась вся работе.
– Нет, Гуннар, – ответила Йенни с горькой усмешкой, – женщины, которые позволили себе это легкомыслие, как ты выражаешься, не успокаиваются на этом. Если они в первый раз пережили разочарование, то они надеются, что в следующий раз им больше посчастливится… И потом следующий… и еще следующий раз… Разочарования покоя не дают.
– Да, но ты не такая, – произнес он быстро.
– Спасибо! Кстати, ты проповедуешь что-то новое. Ты сам недавно говорил, что если женщины ступают на этот путь, то… они кончают плохо.
– Да, большая часть из них. Те, у которых нет в жизни истинного, живого интереса, которые живут только для мужчины. Но те, которые представляют из себя индивидуальность, а не просто самку, те не погибают.
– Ах, Гуннар, я знаю только одно. Или женщина действительно любит, и тогда ей кажется, что только ее любовь и представляет собою единственное ценное на всем свете. Или она не любит, и тогда… тогда она несчастна, потому что не любит.
– Мне неприятно слышать, что ты, Йенни, говоришь так. Нет, чувствовать в себе силы, напрягать все способности, творить, работать – вот единственное ценное на всем свете!
IX
Йенни наклонила голову над букетом из хризантем, который ей принес Герт Грам, и сказала:
– Я очень рада, что тебе так понравились мои картины.
– О, да, они мне очень понравились. В особенности портрет девушки с кораллами. На нем такие сочные краски.
Йенни покачала головой:
– Нет, он не закончен, он написан даже небрежно. Но дело, видишь ли, в том, что как раз когда я его писала… многое помешало… и Ческе, и мне, – прибавила она тихо.
После некоторого молчания она спросила:
– Получаете ли вы какие-нибудь известия от Хельге? Как он поживает?
– Пишет он очень мало. Он работает над своей докторской диссертацией, которую он начал еще в Риме. По-видимому, он чувствует себя хорошо.
Йенни кивнула головой.
– Матери он совсем не пишет. И, разумеется, на нее это действует очень скверно. Вообще, совместная жизнь с ней стала отнюдь не приятнее. Что же, в сущности, ее жаль; ей, должно быть, бывает очень тяжело.
Йенни поставила букет на свой письменный стол и принялась приводить в порядок книги и листы бумаги на столе.
– Меня, во всяком случае, искренне радует, что Хельге работает, – сказала она. – Летом ему, бедному, было не до этого.
– Да и тебе не пришлось работать.
– Да, конечно, но хуже всего то, Герт, что я до сих пор еще не принялась за работу. И я не чувствую ни малейшего расположения к ней. Я хотела делать наброски зимою, но…
– Это так понятно, Йенни… Ведь разочарование, которое тебе пришлось пережить, не забывается сразу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68