И как он замучил ее своими заботами о ее здоровье. Однажды, когда выпал наконец ясный день без дождя, он вытащил ее прогуляться и все время просил ее опираться на его руку, как можно сильнее… Раз как-то вечером он потихоньку заглянул в ее рабочую корзинку – он, конечно, ожидал, что она готовит пеленки.
Конечно, он был далек от того, чтобы желать причинить ей какую-нибудь неприятность, но Йенни приходила в ужас от одной только мысли, что он может возобновить свое посещение. Она знала, что в следующий раз это будет еще невыносимее.
Однажды она получила от него письмо, в котором он просил ее во что бы то ни стало посоветоваться с доктором.
В этот же день Йенни написала Гуннару Хеггену. Она коротко сообщила ему, что в феврале ждет ребенка, и просила его подыскать для нее какой-нибудь тихий уголок в Германии, где она могла бы прожить, пока все это не кончится. Хегген ответил ей со следующей же почтой:
«Дорогая Йенни, я поместил объявление в здешних газетах и пришлю тебе все предложения, когда они будут присланы. Если хочешь, я могу проехать куда-нибудь и посмотреть помещение, прежде чем ты приедешь. Ты знаешь, что я сделаю это с удовольствием. Вообще распоряжайся мною как хочешь. Сообщи, когда ты приедешь и хочешь ли ты, чтобы я тебя встретил, и не могу ли я вообще быть тебе чем-нибудь полезен. Я очень огорчен тем, о чем ты мне пишешь, но я знаю, что ты сравнительно хорошо вооружена против таких ударов. Напиши, не нужна ли тебе моя помощь в чем-нибудь еще. Ты знаешь, я с радостью сделаю для тебя все. До меня дошли слухи, что на выставке у тебя прекрасная картина, – поздравляю с успехом.
Искренний привет от твоего преданного друга. Г.Х.»
Через несколько дней Йенни получила целую пачку писем – ответ на объявление Гуннара Хеггена. Йенни долго просматривала эти письма, написанные ужасными готическими буквами, и наконец остановилась на одном из них. Она тотчас же написала фрау Минне Шлезингер, живущей в окрестностях Варнемюнде, прося ее оставить за нею комнату с 15 ноября. Затем она сообщила Гуннару о своем решении и отказалась от своей комнаты у фру Расмусен.
Только накануне своего отъезда она написала Герту Граму следующее письмо:
«Дорогой друг! Я приняла решение, которое, боюсь, огорчит тебя. Но, прошу, не сердись на меня. Мои нервы окончательно расстроились, и я постоянно чувствую смертельную усталость, я сама понимаю, как невозможно я вела себя, когда ты был здесь в последний раз, и сознавать это для меня мучительно. Вот потому-то я не хочу больше встречаться с тобой до тех пор, пока все не кончится и я не стану снова нормальной. Завтра рано утром я уезжаю отсюда за границу. Пока я не даю тебе своего адреса, но ты можешь посылать мне письма через Франциску Алин (Варберг, Швеция); таким путем и я буду пересылать тебе письма. За меня не беспокойся, я здорова и во всех отношениях чувствую себя хорошо. Но, дорогой мой, пока не пытайся видеться со мной, очень прошу тебя об этом. И постарайся не очень сердиться на меня. Мне кажется, так будет лучше для нас обоих. Постарайся также как можно меньше тревожиться обо мне.
Преданная тебе Йенни Винге».
И вот Йенни переселилась к другой вдове в другой маленький домик. Перед домиком был небольшой сад, в клумбах которого еще чернели увядшие астры и георгины. Двадцать – тридцать таких же домиков стояло по сторонам единственной узкой улицы, ведшей от железнодорожной станции к рыбачьей гавани, где море вечно покрывало белой пеной длинный мол. Несколько поодаль на песчаном берегу, где море образовало глубокую бухту, находились небольшой курорт и гостиница с заколоченными ставнями.
Было уже настолько холодно, что по утрам все было покрыто инеем, а иногда ночью выпадал даже снег, который днем таял. Йенни подолгу бродила по мокрым дорогам и возвращалась домой такая утомленная, что у нее не хватало даже сил снять с себя сырую обувь. Тогда фрау Шлезингер снимала с нее ботинки и чулки, и при этом все время болтала и старалась ободрить ее. Она рассказывала Йенни про всех ее товарок по несчастью, которые находили приют в этом же домике и которые потом все благополучно вышли замуж и были очень счастливы.
Йенни жила у этой доброй женщины уже целый месяц, когда последняя в один прекрасный день вошла к ней вся сияющая и радостно сообщила, что со станции приехал господин, который желает видеть Йенни Винге.
Сперва Йенни онемела от страха. Потом у нее хватило силы спросить, как этот господин выглядит. «Совсем молодой, – ответила фрау Шлезингер, – и с лукавой улыбкой прибавила: – Премиленький».
Тогда Йенни с облегчением вздохнула, предположив, что это мог быть Гуннар. Она встала, но потом взяла большую шаль, завернулась в нее и снова поглубже уселась в кресло.
Фрау Шлезингер вышла и вскоре ввела Гуннара Хеггена. Она на мгновение остановилась в дверях со счастливой улыбкой, затем исчезла.
Гуннар до боли сжал руки Йенни.
– Я не мог удержаться от соблазна повидать тебя, – заговорил он с радостной улыбкой. – Мне захотелось посмотреть, как ты тут устроилась… Мне кажется, что ты выбрала довольно-таки тоскливое место… впрочем, воздух здесь чистый и здоровый. – Говоря это, он отошел в угол и стряхнул со своей шляпы дождевые капли.
– Первым делом тебя надо напоить чаем и накормить! – воскликнула Йенни, делая движение, чтобы встать, но потом она одумалась и осталась сидеть. – Позвони, пожалуйста, – попросила она Гуннара, слегка краснея.
Хегген ел за четверых и, пока ел, все время болтал. Он рассказывал о своей жизни в Берлине, о том, как он проводит там время, как работает и веселится и с кем видится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68