Только для самозащиты.»
– Я на вашем месте не лез бы под автобус, молодой человек, – заметил ему констебль на углу Олдвич. – По крайней мере, пока он не остановится. Наезды со смертельным исходом неприятно нарушают дорожное движение.
– Простите, задумался.
Уже осторожнее Боун миновал здание суда и Белл Ярд. Теперь ему в голову пришла иная мысль. Каково бы было его положение как партнера, если бы осуществилась недавняя идея Боба? Если Боб уже перевел бы пай на него и тихо исчез на свою ферму в Корнуэлле, прежде чем все вышло бы наружу? Напоминание Фермерской лиги об очередном взносе стало бы роковой спичкой в бочке с порохом. А что если до того Боб сумел бы как-нибудь рассчитаться?
«Нет, этот парень – мошенник, – сурово сказал себе Боун. – Нечего пылать к нему симпатией. И ещё такой хладнокровный убийца!»
Неприятные мысли не уходили. Если версия полиции верна, нет ли тут ещё одного человека, у которого Боб теперь в руках? Анна Милдмэй? Боун сказал себе, что не хотел бы, явившись в понедельник в контору, выяснить, что Анна отправилась следом за мисс Читтеринг.
Генри вернулся в контору, изнывая от желания позвонить Хейзелриджу. Но решил, что с небольшой помощью может справиться и сам. По крайней мере один надежный помощник у него был. Вызвал мисс Корнель.
Времени для околичностей не было.
– Вы в хороших отношениях с мисс Милдмэй, не так ли?
Мисс Корнель удивленно взглянула на него, но ограничилась только сухим «Да».
– Хорошо. А не могли бы вы как-то так устроить, чтобы она провела этот уикэнд у вас?
– С вечера пятницы до вечера воскресенья?
– Этого хватило бы.
– Могу пригласить, – кивнула мисс Корнель. – Нет, погодите, я в эту субботу дежурю.
– Завтра будет закрыто, – сказал Генри. – Так распорядился мистер Крейн.
– Да, фирма катится под гору, – заметила мисс Корнель. – Полагаю, нет смысла спрашивать вас, в чем дело?
– Лучше бы не надо, – ответил Генри. – Только на двое суток.
Мисс Корнель быстро взглянула на него.
– Ага, так вот в чем дело. Ну ладно, я попытаюсь. Но, возможно, у неё уже свои планы.
– Так отговорите её, – настаивал Боун. – Да, Чарли, что тебе?
– Мистер Крейн хочет немедленно поговорить с вами, мистер Боун.
– Уже иду.
Крейн читал какое-то письмо. Генри никогда ещё не приходилось видеть маленького толстяка таким озабоченным.
– Видимо, вы сами понадобитесь нам куда больше, чем ваши деньги, сказал он.
– Что случилось?
– Бёрли вышел из игры, – сообщил мистер Крейн. – Вот, все здесь. Все в этом письме. Он отказывается от всего, даже не требует назад свой учредительный пай.
– И что будет дальше? – поинтересовался Боун.
Ему стало казаться, что стоит на миг закрыть глаза – и окажется, что фирма перешла под начало герцога Ланкастерского.
– Его пай видимо будет разделен между остальными партнерами, подумав, сообщил мистер Крейн. – Так что за свои деньги вы получите гораздо больше.
– Гм… – протянул Генри. – Полагаю, что в понедельник я смогу вам дать тот или иной ответ.
Он подумал, что за уик-энд ему нужно разрешить уйму проблем.


IV

Но самые удивительные события этого тяжелого дня были ещё впереди.
Боун ушел из конторы в шесть часов, дома рассеянно съел что-то приготовленное миссис Маджоли, и отправился на вечернюю прогулку. Тучи висели низко, собирался дождь, и Боун застегнул под горлом непромокаемый плащ, полный решимости выбросить из головы все мысли о фирме «Хорниман, Бёрли и Крейн.»
Перед входом в концертный зал Темпл Холл вдруг заметил знакомое имя. Оно значилось на афише, сообщающей, что в тот вечер выступает хор «Справедливость» с баховскими «Страстями по Матфею». Главными солистами были известные певцы, а шрифтом поменьше значилось: «Второй тенор – Юстас Коккерил».
– «Двух людей с такой фамилией быть не может,» – подумал он. Тихо открыл двери и вошел.
Маленький зал был полон, и поскольку никто его не заметил, Боун тихонько встал за колонну и стал слушать.
Хор уже заканчивал первую часть. Хорал «И восстанешь.» подходил к концу и по басовым и теноровым речитативам Боун решил, что пришло время. Второй состав уже был на ногах, и Боун увидел Коккерила, который тихонько присоединился к ним.
Все его поведение было отмечено несомненной уверенностью в себе и после первых нот «О горе, горе!» впечатление Боуна подтвердилось. У Коккерила был не просто хороший, красивый голос. Правда, ему недоставало концертного блеска, каким отличается исполнение профессионала, но это полностью компенсировали чистый тон, исключительная модуляция и трогательная непосредственность. «О, горе!»– Как будто слова эти певец произносил впервые.
Хор зарыдал:
– Господь мой, почему ты должен так страдать?
И тенор вновь зазвенел:
– Перед судом предстанешь.
Слова влекли за собой цепочку образов, как не смонтированный фильм; начиная со старого судьи, обрекающего на смерть, и кончая хмурым рассветом на тесном дворе, обнесенном высокой стеною.
Когда Боун в мыслях вернулся на землю, Коккерил уже начинал свое второе соло «Господа святого чтить буду.» Для любителя партия сложная, но певец блестяще справился с нею, словно и не замечая трудностей. С исключительным вдохновением выводил долгие пассажи, пока голос его не растворился в заключительном хорале.
Когда отзвучали последние ноты, Боун торопливо окинул взором публику и убедился, что в восторге не один он. Слушатели отдали должное прочувствованному исполнению мгновением мертвой тишины, перешедшей в тот легкий шумок, который обычно следует после напряженного внимания.
И тут Боун увидел ещё кое-что.
В трех рядах перед собой он заметил голову на крепкой шее, переходившей в могучие плечи деревенского кузнеца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67