При виде этого я задохнулся, у Кирилла отвисла челюсть. Лицо Сит было бесстрастным, но зато глаза Скрейнвуда раскрылись необычайно широко — и за себя, и за нее.
Кирилл схватил лорда Норрингтона за левое предплечье:
— Что вы сделали, мой друг?
— Я ему пожертвовал самое для меня дорогое, — медленно улыбнулся лорд Норрингтон и утер подбородок тыльной стороной ладони. — Я сказал Таготче свое настоящее имя.
Сит низко поклонилась лорду Норрингтону:
— Приветствую вас — вы принесли такую жертву ради дела, которое для меня превыше всего остального. — Поднявшись, она сказала несколько саркастически: — Вы, конечно, знаете, что значит ваш поступок.
Он медленно кивнул:
— Какое это имеет значение, если мы должны любой ценой добраться до крепости Дракона?
— Возможно, вы правы.
Я встряхнул головой:
— Настоящее имя? О чем вы?
Лорд Норрингтон рассмеялся и, проходя мимо меня, игриво взъерошил рукой мои волосы:
— Твои познания о мире, Хокинс, восхитительны, но они неполны. Я тебе доверяю, и в ответ на твой вопрос когда-нибудь ты узнаешь эту тайну. Когда будешь к этому готов. — Он взглянул в морскую даль. — Вейрун готов нас впустить. Вперед.
Глава 29
Мы покидали горящий город Сварскую. Наступили сумерки, и я до сих пор помню то незабываемое зрелище — как принц Кирилл стоял на корме, на фоне зарева. По краю берега, у самой воды, бормокины и вилейны плясали и скакали, хотя трудно было сказать, радовались ли они победе или же злились, что мы для них недосягаемы. Один отряд бормокинов помчался по волнорезу, надеясь достать нас, и этим они дали стрелкам-окраннельцам из Почетной гвардии принца последнюю возможность отомстить. Стрелки сбили выстрелами многих, и это была еще одна жертва для мокрых объятий Таготчи.
Попутный ветер позволял нам идти с предельной скоростью в направлении крепости Дракона. Таготча сделал наш путь настолько гладким, что даже Ли больше не страдал от морской болезни. Он был еще слаб и опирался на Теммер, как на костыль, но к нему частично вернулось его остроумие. Он развлекал окраннельцев-солдат в средней части судна своей поэмой о темериксе и даже экспромтом придумал несколько рифм к их именам.
В сумерках на второй день мы уже оказались очень близко от Воркеллина. Лорд Норрингтон приказал вести корабли к северной части этой страны, опасаясь, что могут появиться какие-нибудь военные корабли авроланов из гаваней острова, но Таготча так направил течения, что мы легко проскочили через буруны, обрушивающиеся на пляжи Воркеллина. Однако он не подпустил нас ближе к берегу, так что у нас не оказалось возможности высадиться на остров.
Я, как и все на флоте, знал, что нечего и мечтать о высадке войск на Воркеллин. Не говоря уж о том, что мы не имели представления, сколько и каких вражеских войск там находится, освобождение острова не сняло бы осаду крепости Дракона. Любые военные действия на острове, даже если бы они завершились полным успехом, были бы бесплодной победой.
Но, осознавая все это, я очень хотел рискнуть. Мне казалось, что это было бы моим ответом на обещание Резолюту, хотя я знал, что один ничего не добьюсь. И другие с тоской глядели на берег, некоторые — со страхом, но никто не страдал больше, чем Сит.
— Таготча подогнал нас так близко назло мне, — Сит опиралась о верхушку мачты «Непобедимого», ее черные волосы рассыпались по плечам, — потому что я показала ему свое презрение, и теперь он хочет разбить мое сердце.
Я стоял рядом с ней, сжавшись под холодным бризом, и изучал остров, который когда-то был ее домом. Его трудно описать, потому что многое я воспринимал под аккомпанемент ее печального голоса или затаенной тоски в ее глазах. По ее словам получалось, что лучше страны не найти. Понятно, что она рассказывала вовсе не о том, сколько приходится урожая на акр, или кубометров собранного лесоматериала, или сколько воды требуется для ведения хозяйства. Ей был нужен Воркеллин так же, как мне — воздух для дыхания и вода для поддержания жизни.
Сам по себе остров казался тенью того, что возникало из ее описаний. Весь он был черным, как склон холма после лесного пожара. С деревьев облетела листва, и хрупкие черные ветви угрожающе торчали в небо. Перед нашими глазами разворачивались долины, одна чернее другой; холмы, казалось, отбрасывают за собой черные тени. К морю по темным откосам скал сбегали ручьи, вода в которых была чернее скопившейся в трюмах судов.
Пока солнце освещало остров, не было заметно никаких признаков жизни, но с наступлением темноты земля ожила. По всему острову тускло засветились миллионы красных огоньков, как будто в сердцевине мертвых деревьев еще горели красные угли. Я вытянул руки вперед — не почувствую ли тепло? Но нет, рукам стало холоднее. По острову двигались какие-то фигуры, время от времени загораживая красные огоньки. С холмов раздавались ужасные крики, сопровождаемые рычанием. Но это не был благородный вой хищников или гордое победное рычание над пойманной добычей. Нет, в этих звуках слышался страх быть сожранным или страх, что отнимут пойманную добычу.
Воркеллин стал мертвой зоной, где царили грубость и жестокость.
Я погладил Сит по спине:
— Очень тебе сочувствую в твоей утрате!
Минуту она молчала, покусывая нижнюю губу, потом подняла глаза на меня. По щеке ее стекала одна-единственная слеза.
— Когда они пришли к нам, я была на три года младше, чем ты сейчас. Всего за несколько дней до того я прошла ритуал связи с родной землей. Сначала нам сказали, что мы можем не волноваться, что наши воины выстоят, но так говорили потому, что никто не мог поверить, что Крикук сможет долго продолжать осаду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139