Садись на коня, смело скачи по полям и ищи себе более надежного господина.
– Редко бывала ты ко мне ласкова, Фрида, однако ж трудно мне оставить тебя среди дворовых парней, – возразил честный Вольф.
– Быть может, я и уберусь со двора, – нервно ответила Фрида. – Если порой я и бывала с тобой груба, то знай, Вольф, что ненавижу я этих болванов с того момента, как отказали они тебе в товариществе.
Она ласково взглянула на него и исчезла, а успокоенный Вольф направился к дому гостей.
– О чем шепчутся запальчивые юноши? – поинтересовался Бертар.
– Они отлучили меня от себя, – мрачно ответил Вольф, – за то, что я был на поляне на стороне князя Инго.
– И как намерен ты поступить дальше, юный туринг?
– Я обрек себя на служение твоему повелителю.
Бертар жарко схватил его за руку.
– Так может сказать только доблестный человек. Ты всегда нравился мне; верен ты в службе, ласков с товарищами, и насколько возможно, я постараюсь, чтобы не раскаялся ты в своем выборе. Сперва поговори с витязем Изанбартом, чтобы он защитил и своим заступничеством освободил тебя от присяги, связующей тебя с хозяином, а затем – возвращайся к нам. Боги не дали мне сына, но тебя я буду держать подле себя вместо собственной крови, с тобой поделюсь последним глотком, рядом с тобой нанесу последний удар своим мечом. Добро пожаловать в нашу среду на странствования по грешной земле, на добычу и блаженную смерть в бою!
Ирмгарда тоже почувствовала нескладицу этого утра.
– Где дочь?! – воскликнул князь у постели раненого – Пусть она поможет матери своим умением врачевать.
Тихо, чтобы никто не услышал ее слов, ответила раздраженная княгиня:
– Она упорно отказывается подходить к его постели.
Негодуя, князь вошел в покои Ирмгарды – щеки девушки побледнели, но взгляд не уклонился от свирепого отцовского взора.
– Твое место у постели жениха твоего, бесчувственная! – закричал он.
– Если б я отдала ему мою жизнь, я бы возненавидела себя, – не шелохнувшись, ответила Ирмгарда.
– Это дело твоего отца, но если бы он и не хотел этого, то все равно – Теодульф из твоего рода, а мне брат по оружию. Неужели ты так мало почитаешь наши обычаи?
– Знаю я, батюшка, как подобает поступать твоей дочери. Пораженный столь заслуженным ударом, он прежде натравил собак на нашего гостя. Если я дщерь дома этого, то он мне – и чужой, и враг.
– Как безумная, говоришь ты. Мне хорошо известен лукавый умысел, смущающий твою душу, и слишком долго терпел я непереносимое.
И он угрожающе поднял руку.
– Убей меня, батюшка, властен ты в этом, но никогда не подойду я к постели нелюбимого человека!
– Если таково твое решение, то покоришься ты неволе! – вне себя от гнева закричал князь. – Я отведу источник, несущий такое горе в мой дом: отныне живи отдельно, узницей, пока не смирится непокорный дух твой.
Он оставил покой и через двор направился к очагу, собрались союзники и туда же двое начальников привели Инго.
Лицо князя побагровело от гнева и дрожал его голос, когда он начал в собрании свою речь:
– Смертельно Ранил ты Инго, сын Ингберта, моего отца Теодульфа, благородного мужа, родственника моей супруги, витязя, которому я назначил в жены мою дочь; повредил ты его тело в тайном бою которого не должно было узреть солнце; оскорбил ты мою честь, нарушил права гостеприимства, попрал присягу. Поэтому отказываю тебе впредь в мире моего дома и двора, разрешаю узы, некогда связывавшие отцов наших, гашу пламя очага, еще согревающее тебя, и проливаю воду, над которой некогда мы поклялись друг другу миром гостеприимства!
Он качнул котлом очага, пролил воду на пламя, и шипя, белый пар расстелился по дому.
Но Инго ответил:
– Смертельно оскорбленный в чести моей, я совершил дело необходимости, которое должен совершить каждый, не желающий бесчестно жить среди людей. Когда недобрый человек лежал под моим мечом, я вспомнил о твоем гостеприимном очаге и отвел острие меча. За добро, которым я пользовался под кровом твоим, теперь благодарю, но сумею защититься от зла, которое ты и твои друзья стали бы замышлять против меня; как погасил ты пламя, гостеприимно светившее мне, точно так же бросаю я на холодные уголья твоего очага знак, данный твоим отцом моему, снимаю с себя обязанности гостя, связывающие меня. Чужим пришел я, чужим и уйду; богам, высоким свидетелям клятв, приношу жалобу на несправедливость, причиненную тобой мне и моему роду, и испрашиваю их благословения для каждого, кто во дворе этом и в стране желает мне добра.
Он повернулся, чтобы уйти, но поднявшийся Изанбарт сказал:
– Хотя ты поссорился с нашим начальником из-за дела необходимости, но не в ссоре ты с народом, обещавшим тебе мир нашими устами. Если угодно тебе подождать решения общин о вражде твоей с князем Ансвальдом, то ты и твоя прислуга будете желанными гостями во дворе и у очага старца, стоявшего некогда в битвах бок о бок о твоим отцом.
Инго подошел к старику и низко поклонился ему.
– Благослови меня, отец мой, прежде чем уйду, потому что непохвально было бы с моей стороны оставаться в стране и возбуждать вражду в селах. Но доколе жив, не забуду я ласки твоей.
Старик молча положил руки на его голову, после чего Инго пошел к дверям. Со злобой и беспокойством заметил князь, что кое-кто из его земляков встал, чтобы проводить уезжавшего. Изанбарт подал ему руку и повел Инго через вооруженную толпу ратников грозно теснившихся у двери; напротив них на конях сидели вандалы, готовые к отъезду, а если нужда заставит, то и к бою. Но достоинство начальников усмирило злобу подчиненных; Инго вскочил на коня, подведенного ему Бертаром, бросил во двор долгий взгляд и помчался в ворота, за ним последовали его воины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104