Эти туфли точь-в-точь такие как у той блондинки с цветущей улыбкой на ярких губах. Я смотрю на Еву в данный момент и невольно представляю, как она шла по лугу, выбирая наиболее удачное место для остановки. Бежала ли она? (Почему-то на ум приходят замедленные кадры из фильма, где люди бегут по берегу заигрывающего с ними своей гладкой волной океана и брызгают друг в друга солеными каплями воды). Нет. Она не бежала. Она не совершала резких движений. Их линии, если было бы можно вычертить воображаемым мелом траектории ее движений, оказались бы плавными. И вот она садится, плавно опускается на приглянувшееся ей место, стараясь помять при этом как можно меньше зелени. Сидя, она сгибает одну ногу, подтянув ее к себе и начинает аккуратно распутывать обвившихся вокруг ее голени змеевидных лент. Когда ленты распутаны и свисают с туфли как скучная и безжизненная пара цветных шелковых лоскутков, Ева делает единственное движение, выбивающееся из общей картины плавных линий – она легонько дергает ступней, и туфля покорно летит вниз и, замирая на земле в причудливой форме, снова напоминает змеи, но на сей раз застывших в ожидании своей добычи. То же Ева проделывает со второй туфлей. Что интересного в описании того, как человек снимает обувь, спросишь ты, недоумевая. Но я подозреваю, что еще больше нареканий вызовет столь подробный рассказ и столь претенциозные метафоры. Увы, мой дорогой читатель. Если ты недоумеваешь и, что хуже того, злишься на меня, значит пока ты не очень внимателен и не сумел разглядеть в описанном только что столько тщательным образом действии ритуал, неброский, повседневный, лишенный какой бы то ни было торжественности. И тем не менее, я полагаю его самым настоящим ритуалом.
Я пишу эти строчки, Ева сидит среди распускающихся цветов. Рядом с ней на земле, замершие в случайной позе, притаились разноцветные змееподобные ленты ее туфель, а рядом со мной на столе стоит чашка с уж изрядно остывшем кофе. Я пью исключительно черный кофе. Сначала я молю его на кофемолке. Затем аккуратно приподнимаю крышку, чтобы отставшие от стен частицы перемолотого кофе не просыпались на стол и не забились между плитками, пытающимися выдать мой пол на кухне за настоящую вымощенную камнями дорогу. Затем слегка постукиваю по крышке чайной ложкой, и наконец аккуратно переворачиваю крышку. Потом я опускаю чайную ложку в те места, где залегают наиболее перемолотые частицы, и выхватываю из кофемолки три чайных ложки с горкой ароматного черного, такого манящего кофе, и засыпаю их по очереди в приготовленную медную турку со слегка подгоревшим дном (бедняга, я эксплуатирую ее каждый день). Засыпаю это тремя ложками серебристых кристалликов сахара, заливая холодной водой, ставлю на огонь и терпеливо жду.
Проходит несколько минут ожидания, и вот поверхность начинает волноваться, пенка по краям плавно ползет вверх, но я вовремя это замечанию и выключаю огонь. Задумавшись на мгновение, окутанный тысячей ароматов, витающих вокруг только что сваренного мною настоящего черного кофе, я стою, погруженный в свои мысли, сжимая в правой руке (в отличие от Евы, я правша) верную мне турку. И вот, наконец, я пробуждаюсь от недолгого дрема и переливаю кофе в чашку (не в маленькую кофейную, а в настоящую кружку), ставлю турку в мойку (я никогда не мою посуду сразу, ибо для меня мытье посуды повседневное, лишенное красоты, но необходимое к исполнению действие, которое, однако, я не могу назвать ритуалом и позже, мой дорогой читатель, если ты по-прежнему останешься мне верен, я объясню почему, и мне требуется собраться с мыслями перед тем, как дотронуться вспененной губкой до запачканных тарелок и чашек), и наконец присаживаюсь за стол, ставлю перед собой чашку и наблюдаю за тем, как над ней витает белый дымок.
Сейчас, когда я пишу эти строки, кофе совсем остыл. Наиболее большие и тяжелые частницы осели, сделав верхние слои более прозрачными. Горкой с симметричным горбом осел также сахар (я снова забыл его размешать).
И хотя потребление кофе стало привычным гораздо позднее чая, вокруг процесса приготовления кофе и его потребления сразу образовалась своеобразная аура, чего не произошло с потреблением чая. Именно эта «кофейная» аура позволяет делить людей на любителей кофе и на тех, кто остается равнодушным к этому поистине прекрасному напитку, и далее – любителей кофе делить на тех, кто может иногда выпить чашечку дымящегося совершенства, но делает это по инерции и уж тем более бездушно, оставаясь недостижимым для «кофейной» ауры, которая не терпит равнодушия. Возможно причиной такой разницы в подходах к потреблению этих напитков послужил тот факт, что существует намного больше способов приготовления кофе, и каждый из них несет в себе намного больше эстетического наслаждения для готовящего и для наблюдающего за этим процессом. И это является одним из признаков ритуала, которые пришло время сформулировать.
Границы здесь, как и при любой другой классификации нематериальных сущностей, определить сложно, однако прелесть ритуалов заключается в том, что их определения, выраженные в словах, не являются безликими и приблизительными проекциями понятия, как-то обычно бывает. Неотъемлемой частью любого ритуала является его словесная формулировка. И уже описанное действие, причем описанное не сухим, невыразительным языком, а ярким, красочным, рисующим в воображении живые картины, вызывая в нас ощущение предвкушения, дарит нам минуты блаженства, которые во время ритуала и непосредственной подготовки к нему лишь усиливаются. Важным также является отсутствие деталей в словесной формулировке ритуалов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64