Ты сошел с корабля и ступил на землю Америки, и увидел... то, что увидел. Но послушай, одно всегда является частью другого. Ты знал об этом?
Адам помотал головой.
- Такое знание тяжко дается, сынок, - говорил старик с бесконечным состраданием. - Но ты научишься. Только выучившись этому, можно жить. Только так. Все, что рождено Историей - и даже эта мука - рождено исключительно потому, что одно - это всегда часть другого. Да, сынок, - он помолчал. - Даже добро. Да, сынок, я убедительно прошу тебя не отчаиваться. Попытайся - мы должны пытаться - понять причину. Те, кто делал это с чернокожими, у них была своя причина. У людей всегда имеется причина. Вот в чем беда-то. Ты знал об этом?
Адам неотрывно смотрел на Аарона Блауштайна и не знал ровным счетом ничего. Он видел, как вдалеке шевелятся губы старика, из далекого далека звучал его голос.
- ...ехали за свободой и надеждой, - говорил голос, - а теперь их предают, хватают и посылают умирать за чернокожих. Поэтому они убивают черных и...
Адам смотрел, как движутся губы. Если он будет смотреть, как движутся губы, он не услышит слов. Но он услышал.
- ... за свободой и надеждой, но не разбогатели. Вот почему они кричали: "Долой богачей!" Потому что у богачей есть триста долларов, а если у тебя есть триста долларов, ты можешь откупиться от призыва и остаться дома, и богатеть дальше.
Аарон Блауштайн засмеялся. Потом смех умолк.
- Да, - сказал он. - Все теперь богатеют. А ты не знал? - он помолчал. - Все, кого не убили.
Он резко поднялся с кресла. Адам увидел, как тонкие белые пальцы мнут, ломают погасшую сигару.
- Но некоторые верят, - сказал он невнятно. - Некоторые верят. Такие как ты. С твоей увечной ногой.
Он замолчал. Адам слышал, как он дышит.
- Да, - сказал Аарон Блауштайн, когда дыхание выровнялось. - Но земля вертится. Люди богатеют. Я становлюсь богаче.
Он помолчал.
- Ты слышал о Ченслорсвилле16?
Адам покачал головой.
- Эти проклятые - Богом проклятые, толстопузые немчишки - сломались. Темнело, и южане - распроклятые мятежники - выскочили из леса. Они начали контрнаступление, и немцы сломались.
Он швырнул распотрошенную, изломанную сигару на красный ковер и поглядел на нее.
- Мой сын был убит, - глухо сказал он. И сел.
Отдышался и заговорил:
- Мой сын попал в корпус Говарда. Немцы сломались и пропустили противника с фланга, - он помолчал, потом снова заговорил, ещё тише. Прошло два месяца. Моя жена не пережила смерти Стефана. И я не думал, что переживу.
Он глядел на истерзанную сигару на красном ковре.
- Ты знаешь, - он поднял на Адама темные, умоляющие глаза. - Я не могу умереть.
Он встал с кресла. Он дрожал, как в ознобе.
- Да плевать мне теперь на них! - сказал он. - Они убивают на улицах. Они вешают негров. Они богатеют. Они богохульствуют, совокупляются, прелюбодействуют. Да пусть хоть передохнут все эти южане с северянами. Тьфу! Плевать на них... - он поднял правую руку, тонкую, костлявую, белую, дрожащую под сверкающей громадной люстрой из горного хрусталя, в которой мерцало множество маленьких газовых рожков.
- Наплевать! - выкрикнул он. - Пусть хоть язва египетская, хоть жесточайший геморрой! Будь проклята эта земля! Где мой сын?
Он стоял, содрогаясь под блеском хрусталя. Рука его медленно опустилась.
- Нет... нет, - сказал он. - Прости. Не знаю, что со мной, - он аккуратно достал портсигар, закурил другую сигару. Затянулся, глубоко вдохнул дым. Внимательно оглядел сигару.
- Это очень дорогие сигары, - сказал он.
- Да, - сказал Адам. Нужно было что-нибудь сказать, поскольку Аарон Блауштайн смотрел прямо на него.
- Знаешь, что такое История? - спросил Аарон Блауштайн.
- Нет, - ответил Адам.
- Это мука смертная, через которую должны пройти люди. Чтобы свершилось то, что свершилось бы и без этого.
Он расхохотался под сверкающей люстрой.
- Не знаю, что со мной такое, - раздраженно сказал он. Шагнул к Адаму и спросил, глядя на него сверху: - Знаешь, чей на тебе сюртук?
Адам понял. Понял мгновенно, и ужас сковал его, как лед.
- Смотрю, как ты сидишь в этом сюртуке, - сказал старик и запнулся. Потом продолжал: - Я не суеверен. И в Бога не верую. Но я верю, что это Бог послал мне тебя.
Он глядел на Адама сверху вниз испытующим взглядом.
- И знаешь для чего?
- Нет, - с трудом выговорил Адам.
- Чтобы ты стал моим сыном, - сказал Аарон Блауштайн.
В эту минуту вместо худого старика с белым, как мел, лицом и темными горящими глазами Адам увидел своего отца. Но не сломленного, умирающего на кушетке в сумеречной комнате в Баварии, а волшебным образом восставшего над болью и душевной смутой, чтобы приветствовать сына в час его торжества. Глаза Адама наполнились слезами, поплыла в их блеске, затуманилась фигура в черном.
- Даже это, - указывая на ботинок Адама, говорил Аарон Блауштайн, поглощенный своей мечтой.
Адам посмотрел на ботинок.
- Даже это - знак, - говорил старик.
Адам глядел на ботинок. Это мой ботинок, подумал он. Я его создал.
- Знак того, что ты послан Господом, - говорил голос из далекого далека.
Адам почувствовал на себе тысячу тонких, как паутина, нитей, они затягивались, душили его. Казалось, он больше не сможет вздохнуть.
- Это знак, - говорил далекий голос, - что тебя у меня не отнимут. Они не возьмут тебя для своей войны. Ты останешься со мной. В моем доме. О, сын мой! - вскричал он и с этими словами рухнул на колени перед Адамом, уронив сигару, и потянулся к ботинку, как будто хотел прикоснуться к чему-то страшно хрупкому и драгоценному.
Адам сидел погруженный в бездумье, не отрывая взгляда от сигары на полу. Он видел, как красный ковер вокруг горящего кончика сигары стал коричневым, потом почернел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70