Этот парк был совсем не такой. Шевек перешел мостовую, по которой
не ходил транспорт, и вошел в парк; его потянуло туда потому, что он часто
видел его на картинках, и потому, что ему хотелось увидеть инопланетные
деревья, уррасские деревья, вблизи, ощутить зелень этого множества листьев.
Солнце садилось, небо было широким и ясным, в зените оно потемнело и стало
лиловым, сквозь разреженную атмосферу виднелась тьма космоса. Шевек вошел
под деревья, настороженно, опасливо. Разве это не расточительно - такая
густая листва? Древесный холум очень хорошо обходится шипами и хвоей, да и
тех у него не больше, чем необходимо. Ведь наверно, вся эта непомерно
обильная листва - просто-напросто излишество, экскремент? Такие деревья не
могут обойтись без тучной почвы, их надо постоянно поливать, они требуют
большой заботы и ухода. Эти деревья были слишком роскошны, они были
бесполезны, и это вызывало его неодобрение. Он шел под ними, среди них.
Ступать по инопланетной траве было мягко. Словно ступаешь по живой плоти.
Он испуганно отскочил обратно на дорожку. Темные ветви деревьев, словно
руки, простираясь над его головой, держа над ним множество широких зеленых
ладоней. Он почувствовал благоговейный страх. Он знал, что получил
благословение, хотя и не просил о нем.

Недалеко впереди на темнеющей тропинке кто-то сидел на каменной скамье
и читал.

Шевек медленно подошел и остановился у скамьи, глядя на склонившую
голову над книгой фигуру в золотисто-зеленом сумраке под деревьями. Это
была странно одетая женщина лет пятидесяти-шестидесяти, с волосами,
стянутыми на затылке в узел. Левой рукой она подпирала подбородок, так что
строгий рот был почти скрыт, правая рука придерживала на коленях бумаги.
Они были тяжелы, эти бумаги; тяжела была и лежавшая на них холодная рука.
Сумерки быстро сгущались, но она не поднимала глаз. Она продолжала читать
корректуру "Социального организма".

Некоторое время Шевек смотрел на Одо, потом сел на скамью рядом с ней.

Он не имел представления о статуях, а места на скамье было много.
Сделать это его заставил чисто дружеский порыв.

Он смотрел на сильный, печальный профиль и на руки; это были руки
старухи. Он поднял взгляд на тенистые ветви. Впервые в жизни он осознал,
что Одо, чье лицо лицо знакомо ему с самого раннего детства, чьи идеи
центральны и пребывают одновременно и в его уме, и в умах всех, кого он
знает,- что Одо так и не ступила на землю Анарреса; что она прожила всю
жизнь, и умерла, и была похоронена в тени зеленолистных деревьев, в
городах, которые невозможно себе представить, среди людей, говоривших на
неведомых языках, на другой планете. Одо была инопланетянка; изгнанница.

Юноша сидел в сумерках возле статуи, почти так же неподвижно, как и
она.

Наконец, заметив, что уже темнеет, он встал и снова пошел по улицам,
спрашивая у прохожих, как пройти к Центральному Институту Наук.

Оказалось, что это недалеко; он добрался туда вскоре после того, как
дали свет. Регистраторша или вахтерша сидела в маленькой комнатке у входа и
читала. Чтобы она обратила на него внимание, ему пришлось постучать по
открытой двери.

- Шевек,- сказал он. Разговор с незнакомым человеком было принято
начинать с того, что говоривший называл свое имя, чтобы второму было за что
ухватиться. Больше ухватиться было не за что. Чинов, званий, общепринятых
уважительных форм обращения не существовало.

- Кокван,- ответила женщина.- Тебя, кажется, ждали вчера?

- У грузовых дирижаблей поменялось расписание. В какой-нибудь общаге
есть свободная койка?

- Номер 46 свободен. Через двор, левое здание. Здесь тебе записка от
Сабула. Он говорит, чтобы ты утром зашел к нему в кабинет физики.

- Спасибо! - сказал Шевек и пошел через широкий прямоугольный
мощеный двор, размахивая своим багажом - зимней курткой и запасной парой
ботинок. В окнах домов по всем сторонам прямоугольника горел свет. В
стоявшей тишине чувствовался какой-то смутный шепот, присутствие людей. В
прозрачном, с холодком, воздухе городской ночи что-то шевельнулось -
какое-то драматическое, сулившее что-то чувство.

Время обеда еще не кончилось, и он быстро свернул к институтской
столовой посмотреть, нельзя ли там чего-нибудь перехватить. Оказалось, что
его имя уже внесли в список регулярных посетителей, и еда оказалась
превосходной. Был даже десерт - компот из консервированных фруктов. Шевек
любил сладкое, и, так как он обедал одним из последних и компота оставалось
еще очень много, он взял вторую порцию. Он сидел один за маленьким
столиком. Неподалеку, за столами побольше, над пустыми тарелками
разговаривали группы молодых людей; ему были слышны споры о поведении
аргона при очень низких температурах, о поведении преподавателя химии на
коллоквиуме, о предполагаемых искривлениях времени. Некоторые из
разговаривавших вскользь посмотрели на него; никто из них не заговорил с
ним, как заговорили бы с незнакомцем люди в маленьком городке; их взгляды
не были недружелюбными, но, пожалуй, чуть вызывающими.

В бараке он нашел комнату 46 в длинном коридоре, где все двери были
закрыты. По-видимому, все комнаты здесь были на одного человека, и он
удивился, почему регистраторша послала его сюда. С двухлетнего возраста он
всегда жил в общежитиях, в комнатах на четыре-десять коек. Он постучал в
дверь 46-й комнаты. Тишина. Он открыл дверь. Комната была маленькая, на
одного человека, пустая, слабо освещенная светом из коридора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96