Кто может быть таким человеком в канун выборов?Таким человеком в канун выборов может быть только одно лицо: кандидат коммунистической партии.Даже без весьма прозрачных пророчеств экстремистской газеты о том, что нити следствия обовьются вокруг некой личности, принадлежащей к красной элите, Аввакуму нетрудно было придти к выводу, что X = Пьетро Фальконе.Это было не бог весть какое открытие; любой политически грамотный человек сделал бы тот же вывод; Аввакум очень хорошо знал, что его логическое “уравнение” — всего лишь общая установка, которая указывает, в каком направлении искать инициаторов преступления. Кто его организаторы, каково участие Ливио Перетти в этой афёре, где в настоящий момент находится “Даная” и (самое главное) каким образом исчезновение картины будет использовано для очернения Пьетро Фальконе — все это были величины неизвестные. X, Y, и Z; их значения следовало найти, чтобы спасти честь Пьетро Фальконе и помешать экстремистам добиться своего.Он даже не задумался над тем, благоразумно ли ему браться за этот гуж. Человек был в опасности; дело, святое для Аввакума, оказалось под угрозой; сложная игра предлагала ему напряжение нервов и ума; этого было достаточно, чтобы он всем своим существом почувствовал, что не может стоять в стороне. Мотивов с избытком хватало, чтобы он не рассуждая бросился на поиски серны, которая изображена на его любимом греческом кубке, что хранится дома, в Софии; серна — это символ истины, которая вечно бежит от человека, и за которой человек вечно гонится.Хорошо, но он находился в чужой стране и не имел под руками ни техники, ни сотрудников. Он приехал сюда в качестве археолога, чтобы собирать материалы для книги, и это была единственная сторона его жизни, которую он имел право открыть миру. Короче говоря, руки у него были связаны. А можно ли бороться со связанными руками?Не располагал он и временем. Нужно было обнаружить организаторов похищения, найти вора (или воров), найти картину, предотвратить заговор против Пьетро Фальконе, и все — за полтора дня. Полтора рабочих дня оставалось ему до выборов!Самое логичное было, конечно, держаться подальше от всей этой истории, но бывает, что и самые логичные люди поступают вопреки всякой логике. Именно эта удивительная особенность — поступать наперекор логике — отличает человека от машины. От человека, в отличие от машины, всегда можно ожидать чего-нибудь внезапного, рискованного, необычного — и это, по-моему, его самая человечная черта.
Итак, Аввакум решил вступить в игру.Что же касается догадки, которая испугала его и смутила, которая мелькнула у него в уме, когда на улице хлопнула дверца полицейского “джипа”, — я не стану подробно останавливаться на ней. Пусть читатель сам поломает голову над тем, что это было. Однако должен заверить его, что какие бы чувства ни воскрешала Луиза в душе Аввакума, он никогда, ни при каких обстоятельствах не позволял себе думать о ней так, как может мужчина думать о женщине. В отличие от многих людей, он умел запереть чувства за семью замками, за семью печатями. В этой области он был владельцем множества подземелий и камер, а ключей у него было больше, чем у иного тюремщика. Он позванивал ими, но ни одного пленника ни разу не выпустил на божий свет.
Виттория вернулась домой, яркая и знойная, как июльский полдень, и Аввакум сказал себе, что чувство к Луизе шевельнулось в его душе только потому, что дочь ужасно походила на мать и, наверное, воплощала её весну. Это объяснение ему понравилось, и он сказал себе, что в мире чувств нет ничего таинственного и недоступного исследованию. Осторожно выбирая слова, он рассказал синьоре Ченчи о происшествии в Боргезе и сообщил, что Луизу увезла полиция.Виттория, как истинная дочь итальянского народа, приняла известие об аресте Луизы с достоинством и даже с известной гордостью. Но душа её была изранена прежними несчастьями, и она не смогла сдержать слезы. Аввакум напомнил ей, что Луиза не одна в музее, с ней дядя, и он, конечно, не оставит девушку без защиты, а само задержание в конце концов не может не оказаться простым недоразумением. Виттория вытерла слезы, и в глазах её загорелись злые огоньки.— Прошу тебя, не говори мне о Чезаре! — воскликнула она. — И вообще не упоминай его имени!— Я не должен упоминать имя твоего брата? Почему? — удивился Аввакум.— Он мне никакой не брат!— Не понимаю.— Понять нетрудно, — вздохнула Виттория. — Чезаре — сын моей мачехи, второй жены отца, — объяснила она с ноткой брезгливости в голосе. — Он мне чужой, настолько чужой, что если бы я узнала о его смерти, то даже не вздохнула бы по нём. Он отвратительный человек! Он не только единомышленник негодяев, убивших моего мужа; он их главарь! Изверг! Через три месяца после того, как я похоронила мужа, он пожелал занять его место в кровати! “Дядя Луизы!” — и она снова залилась слезами.Разговор получился грустным, но Аввакум был им доволен.
В тот же вечер Виттория и Аввакум пригласили Роберто Тоцци и его супругу поужинать в ресторане “Лавероне” на пьяцца Навона. Здесь следует отметить, что между семьями Тоцци и Ченчи существовала старинная дружба, которую смерть Энрико Ченчи не только не прервала, но как будто даже укрепила. Инесса Тоцци была легкомысленна, а Виттория слыла интеллектуалкой, но они ладили; главной причиной этому была, наверное, разница характеров и темпераментов, каждая находила у приятельницы то, чего нехватало ей самой.Аввакум, будучи добрым другом дам Ченчи, скоро оказался в интимном кружке этой дружбы. Он часами беседовал с Роберто Тоцци об искусстве Ренессанса, — области, в которой Тоцци был “
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35