В то же время человек 30 японцев прорвались через наши окопы и попали в выгребную яму, где тотчас и начали окапываться.
Часть солдат стали кричать нашему унтер-офицеру и показывать ему на прорвавшегося неприятеля. Но хохол обернулся и хладнокровно крикнул: «Нехай трохи почакають», то есть пусть немного подождут.
И вот, переколов всех бывших перед ним, наш хохол бросился со своим отделением на остальных прорвавшихся японцев, которые были буквально растерзаны штыками наших стрелков.
В этом же бою выделился своей особой храбростью зауряд-прапорщик Пилевин, который был дважды ранен, но не пожелал идти в госпиталь до смены своей роты. Зауряд-прапорщик Пилевин рубил, говорят, японцев, как капусту. Не только шашка, но и вся его одежда были залита кровью — своей и японской.
Окопы, занятые 10-й ротой 27-го Восточно-Сибирского полка, были завалены целыми грудами трупов, и наших и японских.
Картина была ужасная.
После боя я видел командира этой роты капитана Салоники. Человек этот совершенно переродился. Даже выражение лица его изменилось. Помню, как сейчас, его слова: «Знаете, я испытал то, чего так страстно хотел многие годы. Я был в страшном бою. Если нас выручат и я останусь живым, поеду драться к Куропаткину».
Капитан Салоники принадлежал к офицерам, всей душой любящих военное дело.

17 ноября
С раннего утра японцы опять открыли невероятно страшный огонь по Высокой и Плоской горам. Горы дымились, словно вулканы во время извержения.
С 9? часов утра я начал наблюдать за ходом боя в подзорную трубу. Ровно в 10 часов я совершенно ясно увидел, как японцы забрались на Высокую гору и бежали по направлению к ее вершине. Я даже разобрал одного офицера, который бежал и махал саблей, ярко блестевшей на солнце.
Огонь в это время был отчаянный.
Ясно было видно, как то тут, то там падали люди. Стрелки наши то бежали назад, то опять кидались вперед.
А артиллерия сыпала и сыпала бесконечный град снарядов, разрывы которых застилали густым дымом место боя.
Один из главных ужасов нашего положения вообще заключался в том, что японцы могли посылать в нас десятки тысяч снарядов, в то время как наши батареи, вследствие недостатка снарядов, принуждены были молчать и не могли даже на время заставить замолчать неприятельские батареи.
Отчаянный штурм продолжался до 11 1/4 часов дня, после чего начал стихать.
Результатов его не знаю.
Второй штурм в этот день начался около часу и кончился в 2 3/4 часа пополудни.
Разобрать что-либо толком было совершенно невозможно, так как вся Высокая и Плоская горы были совершенно скрыты от глаз за густой завесой черного дыма.
Вообще на Высокой я мог различить только нескольких убегавших японцев, очевидно раненых, и нескольких наших стрелков, которые стояли на дороге под откосами задней половины горы.
Вся гора представляла сплошную груду всевозможных обломков и развалин.
Обстреливание как Плоской, так и Высокой горы продолжалось весь день до позднего вечера.
Когда уже стемнело, можно было только слышать, как то поднималась, то опять стихала сильная ружейная перестрелка.
Около 8 часов вечера прошел слух, что вся Высокая опять осталась за нами.
Воображаю, каковы должны быть потери и у нас, и у японцев?!!
Около 9 часов вечера поднялась стрельба, на этот раз у Голубиной бухты, а в 10 часов я слышал стрельбу и у деревни Фадзятунь. Очевидно, японцы везде нас щупали и отыскивали наши слабые пункты.
Днем я видел, как к японцам в бухту Луизы прошли два больших коммерческих парохода.
Сегодня случайно узнал состав 11-го запасного госпиталя:
Главный врач Индолев болен страшно дизентерией.
Старший ординатор Раюнец — болен тем же.
Младшие ординаторы: Томилас, Топчикин, Башкиров и Семибратов.
Прикомандированные доктора Лопшин и Келпш.
Семь фельдшеров. Пять учеников.
Пять сестер милосердия.
Две волонтерки.
Больных — исключительно тифом, дизентерией и цингой — 1010 человек.
Сегодня выздоровело семь, а умерло восемнадцать.
Не знаю, каких только наград не заслуживает самоотверженный персонал этого «госпиталя смерти».

18 ноября
С утра японцы редким огнем обстреливали Высокую гору и главным образом заднюю ее половину.
Сегодня, внимательно осмотрев все работы, я выяснил себе, наконец, положение дел на Высокой горе. Можно было легко заметить, что японцы устроили правильное сообщение между подошвой и вершиной горы.
В трубу с позиции на Голубиной бухте даже ясно было видно, как стройные ряды японцев поднимались на вершину Высокой и несли туда мешки с землей. Другие ряды также стройно и спокойно спускались им навстречу.
Очевидно, японцы энергично строят укрепления и выбить их оттуда будет теперь весьма трудно.
Правда, некоторые офицеры уверяли, что часть японцев уже отошла сегодня от Высокой горы, но я этому не верил.
Слыхал, что японская пехота, неся при наступлении страшный урон от нашего огня, прибегла к хитрости: время от времени она падала на землю, потом группа в 4-5 человек внезапно поднималась, бежала вперед и затем опять падала.
Особенно сильные потери наносила японцам опять наша артиллерия, расположенная на Голубиной бухте. Ее орудия были поставлены за обратными скатами гор, и японцы, несмотря на все свои усилия, открыть их не могли. Японская канонерка, стоявшая в Голубиной бухте, тоже стреляла по этим орудиям, но никакого вреда им не причинила. Только один ее снаряд совершенно случайно ранил своими осколками солдатика — бакенщика 2-й роты 27-го Восточно-Сибирского стрелкового полка.
Таким образом, за все беспрерывные штурмы Высокой горы с 13-го по 18 ноября японцы успели завладеть только небольшим участком наших окопов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107