— Да, это я.— Вы все поняли?— Нет, не все... Я не знаю, с кем говорю.— Это неважно.— Что вы хотите?— Дружить хотим, Павел Николаевич.— Ну и дружите... Кто мешает?— Мы с вами хотим дружить.— И в чем это будет выражаться? Как будет выглядеть? К чему сведется?— Ничего нового... Законы дружбы вам известны. Друзья помнят друг о друге, выручают в трудную минуту... Держат совместную оборону против плохих людей, обстоятельств, событий.— Это вы побывали у меня дома?— Заметили?— Повторяю — вы побывали у меня дома?— Пришлось таким вот необычным способом привлечь к себе внимание. Дело в том, что...— Где Вика?— С ней все в порядке. Она здесь, недалеко...— Дайте ей трубку. Хочу убедиться в том, что с ней все в порядке.— Это невозможно... Я звоню из автомата, а она в помещении.— Тогда передайте трубку Вовчику. На том конце провода возникла заминка. И чем больше она длилась, тем увереннее чувствовал себя Пафнутьев — кажется, он попал в точку.Если Вовчик здесь не при чем, то почему молчат? Значит, Вовчик действительно рядом, слушает разговор, и теперь они пытаются понять — где оплошали, где выдали себя?— Не понял? — наконец произнес голос все с той же вкрадчивостью, но теперь в нем была и растерянность.— Значит так, разговаривать с вами буду только после того, как услышу голос Вики, — Пафнутьев положил трубку. И тут же пожалел об этом, чертыхнулся, но делать было нечего. Дело в том, что чем дольше он говорил, тем больше у Дубовика и Шаланды было бы возможности выйти на похитителей. Но, с другой стороны, Вовчик теперь будет знать, что никто не пытается его засечь, что игра идет открытая. Вот если позвонит, тогда можно будет разговор затянуть подольше.Так и получилось — телефон зазвонил минут через пять.— Вовчик говорит, — услышал Пафнутьев голос в трубке и сразу узнал его, это действительно был Неклясов. Нагловатый голос, надломленный, почти скрипучий тембр и уверенность человека, который знает, что может позволить себе что угодно, который не привык сдерживать себя ни в чем.— Слушаю тебя, Вовчик, — Пафнутьев сразу дал себе команду говорить как можно неопределеннее, чтобы разговор затянулся подольше, чтобы успели, успели ребята засечь этих звонарей.— Ну, если слушаешь, то слушай... Баба твоя в порядке...— Ее зовут Вика.— А мне плевать, как ее зовут. Мне это не нужно вовсе.— Что же тебе нужно?— Ерхов. Он мой человек, отдай мне его, Паша.— А меня зовут Павел Николаевич, — проговорил Пафнутьев, радуясь еще одной возможности затянуть разговор. Он никогда не возражал, когда его называли Пашей, кто бы не обратился. Пафнутьев не оброс еще административным жирком и легко сходился с людьми, не чувствуя большой разницы между последним алкоголиком и первым секретарем. И то, что он сейчас поправил Вовчика, сделал вид, что оскорблен таким обращением, было продиктовано все тем же желанием затянуть разговор.— Я могу назвать тебя даже многоуважаемым Павлом Николаевичем, но Ерхова отдай. Я понимаю, он тебе нужен для суда, ты ведь посадить меня хочешь?— Хочу. Это самое большое мое желание.— Запомни, Паша... Открою тебе тайну... Суда не будет. Не надейся. Осоргин, этот мудак, а не судья... Не решится вынести мне приговор, если в нем будет хоть день заключения... Только условный, только условный, Паша. Ерхов откажется от всех показаний, если я буду в зале суда.Только без меня, только один на один с тобой он сможет что-то там провякать. А у твоего потерпевшего Бильдина я в следующий раз отрежу не только уши, но и кое-что еще... И он об этом знает.— Что ты хочешь?— Ерхова.— Зачем?— Хочу задать ему пару вопросов.— Может быть, я смогу ответить?— Ты ответишь немного позже, Паша.— Но отвечать придется?— А куда же ты денешься? — Неклясов рассмеялся. — Некуда тебе деваться, Паша. Я знаю о прошлых твоих подвигах... Своего же начальника упек, этого недоумка Анцыферова... Сейчас он мне столы накрывает... Байрамов... Что-то ты там с ним сделал... Тоже хвалиться нечем... Простая душа, наивный, бесхитростный человек, любитель шашлыков и полненьких девочек... Дитя гор, как говорится... Мы другие, Паша. Мы тоже не стоим на месте. Не отдашь Ерхова, верну тебе твою Вику или как ты ее там называешь... По частям верну. Но всю. Себе ничего не оставлю. Хотя у нее кое-что есть из того, что мне бы хотелось оставить.— Напрасно ты так со мной, Вовчик, — проговорил Пафнутьев негромко. — Напрасно.— А я со всеми так, Паша. И потом, знаешь, Вика... Она меня обидела. Смеялась, когда я сказал, зачем ее к себе пригласил... Очень в тебя верит. Знаешь, что она сказала? Сказала, что я — труп.— Так и сказала?— Представь, Паша. Ну, кто же после этого не обидится?— Она права, Вовчик, она всегда права.— Ладно, не будем. Жизнь покажет. Мы сговоримся?— Придется, — сказал Пафнутьев, стараясь показать, что тяжело ему идти на такой торг, как крепко взял его Неклясов. — Встретиться надо.— Зачем?— Я не могу всего сказать по телефону.— Есть что сказать?— Найдется, — опять ответил Пафнутьев вроде вынужденно, но неопределенно.— А без этого нельзя?— Нет. Исключено.— Ты ставишь условия, Паша... Я к этому не привык.— Вовчик, перестань мне пудрить мозги. Ты ставишь условия. Сейчас я в зажатом положении. И я предлагаю... Если хочешь разговаривать серьезно, давай встретимся.— Где?— Где угодно. На любом перекрестке, в любой машине... Можем даже к Леонарду заехать.— К Леонарду? — озадаченно проговорил Неклясов. — С одним условием... Ты будешь один.— Разумеется.— Хорошо, я подумаю. Сиди и жди моего звонка. Больше говорить не могу, потому что знаю твои хохмы... Наверняка уже к этому автомату машина с твоими костоломами несется. А? — расхохотался Неклясов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66