Приспел и посыл из Орды, и надобно было, исправляя положение, самому отправляться в Сарай, как сойдут снега и установятся пути, а тут Витовт со своим новгородским запросом, напрочь позабывший после Грюнвальда о том, что Новый Город — все-таки вотчина великого князя Владимирского и без него, Василия, решать новогородские дела Витовту не пристало.Как только апрель согнал снега и установились пути, Василий стал собирать в далекий путь старшую дочерь Анну. Провожали ее вдвоем с Софьей, до Коломны. И на всю жизнь запомнилось нежное лицо дочери, когда она, уже ступая на дощаник, последний раз обернулась к нему, и легкая тень облака пала ей на лицо, и Василий подумал вдруг, что как бы ни повернулась судьба дочери в далеком Цареграде, но он ее больше не увидит никогда. «А он красивый?» — вопросила вдруг дочерь. Василий смолчал и лишь сильней прижал ее к себе в последнем прощании. И ему стало так стыдно вдруг, что он, заключая этот важный династический брак, не мог ответить дочери на этот ее простой вопрос. И стало непереносно горько от грозной воли пространств и лет, от того мгновенно острого ощущения временности бытия, ничтожности дел человеческих, всех этих посольских затей, союзов, политических замыслов, единый итог которых — то, что он видит нежное, обведенное тенью и как бы уже отданное вечности лицо своей дочери в последний раз. Бояре, сопровождающие невесту, дружина, духовные лица, обозники, уже переправленные на ту сторону широко разлившейся Оки, суетились, копошились, грузили припас и дары, многоразличные сундуки и коробьи с приданым. Софья, словно простая посадская баба, замотанная в серый пуховый плат, что-то кричала с берега, а князь стоял и молча плакал, слезы катились у него по лицу, плакал, провожая свое дитя, словно предчувствуя скорую смерть девушки в далеком и чужом краю. Она так и погибла в Цареграде от моровой беды, даже не произведя на свет наследника престола, как хотелось, как думалось обоим царственным родителям, и Василию Дмитричу, и Мануилу.Весна шла, начинали пахать, а ему надобно собираться в Орду, на поклон посаженному Едигеем хану Булат-Салтану… Горькая участь, как подумать, для великого князя Владимирского! Почто Витовт не ездит кланяться никому, или ездит? Или и ему приходит поклонять своему братаничу, польскому королю Ягайле, нынешнему Владиславу? А тот кому поклоняет? Великим панам? Архиепископу Гнезненскому? Римскому Папе? И ежели есть кто, свободный совершенно, то и он ничтожен пред Господом, и так же, как последний нищий его царства, обречен смерти!Перед самым выездом в Орду он получил послание из далекого Белозерского края от тамошнего Сергиева ученика, Кирилла, когда-то казначея Вельяминовых, потом — инока в Симоновской обители покойного Федора, а ныне духовно ратоборствующего невдали от Белого озера, где-то в лесной и озерной тамошней стороне, близ Шексны, на Сиверском озере, — северном! Ибо «сиверко» по-тамошнему и означает «север» и «холод». Сизая вода морщит рябью среди молчаливых берегов, волглые, напоенные влагою тучи цвета голубиного крыла идут по небу бесконечными рядами, перемежаемые неяркими пробелами тонких облаков, да сыплет мелким игольчатым дождем…Как-то он там? Вдвоем ушли, с Ферапонтом, смиренным иноком, про коего и не подумать было, что дерзнет удалиться в дикие Палестины русского Севера…А зимы? Бают, у Кирилла в его келье — только влезть! — даже и печки нет!Одержим дикими зверями, мразом, разбоеве нападали не раз… Выдерживает все! И еще пишет послания, учит и братьев его, и самого великого князя.Как и прознал про днешние нестроения и зазнобы от нижегородских князей!Поди, и о стыдном сражении на Лыскове поведали ему!Он снова перечел, вдумываясь в каждое слово, грамоту северного пустынника, с горем понимая, что трудами пустынножительства и полным отвержением благ земных Кирилл (коего уже теперь величают Кириллом Белозерским) заслужил право говорить на равных с сильными мира сего.«Ты, Государь, приобретаешь себе великую пользу душевную смирением своим, посылая ко мне, грешному, нищему, недостойному, страстному и чуждому всякой добродетели, с просьбою о молитве, я, грешный, с братиею своею рад, сколько силы будет, молить Бога о тебе, нашем Государе, и о княгине твоей, и о детях твоих, и о всех христианах, порученных тебе Богом. Но будь и сам внимателен к себе и ко всему княжению, в котором Дух Святый поставил тебя пасти людей, искупленных кровию Христовою. Чем больше удостоен ты власти, тем более строгому подлежишь ответу. Воздай Благодетелю долг твой, храня святые Его заповеди и уклоняясь от путей, ведущих к погибели. Как на корабле, ежели ошибется наемный гребец, вред от того бывает невелик, если же ошибется кормчий, то губит весь корабль. Так, Государь, бывает и с князьями. Если согрешит боярин, наносит пакость себе, а не всем; но если согрешит сам князь, причиняет вред всему народу. Слышал я, что у тебя, великий князь, великое несогласие с твоими сродниками, князьями Суздальскими. Ты выставляешь свою правду, а они — свою; кровь христиан льется. Осмотрись, Государь: если они правы в чем-либо, уступи им смиренно, если в чем правда на твоей стороне, стой за правду. Если они будут кланяться тебе. Бога ради, Государь, окажи им милость, сколько можно, покажи к ним любовь и сострадание, дабы не погибли, блуждая в татарских странах. Никакая власть, ни царская, ни княжеская, не может избавить нас от нелицемерного суда Божия; а если будешь любить ближнего, как себя, если утешишь души скорбные и огорченные, — это иного поможет тебе, Государь, на Страшном и праведном суде Христовом».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180