Прекрасный. Печи уж больше не забуряются? Не забуряются, и кокс выдается легко... Внешний вид кокса прекрасный? Лучше нельзя и желать. И все-таки он никуда не годится, и от него аварии в доменном цехе... Вот и "разрешите мне, волны, загадку кокса..."
Когда они сели в почти совершенно пустой вагон трамвая, чтобы ехать обратно, Леня заметил недовольно сдвинутые брови Тани и засмеялся:
- Маленькая неудача, и ты как тоскуешь, - эх, голова!.. Забудь уж о своем Даутове. Ну, не вышло, - бывает. Мало ли Слесаревых и Толмачевых, почему же не быть в Союзе, скажем, двум сотням Даутовых?.. Ты посмотри-ка лучше, какая вот тут глубокая балка... и в этой балке вон сколько домишек. Живут люди, и ничего... И ручей там у них - на дне балки - тоже, конечно, впадает в Днепр... А ну-ка, что напоминает тут рельеф местности? Правда, похоже на кривую коксовой усадки, какие вычерчивает аппарат Копперса? Вот она пошла хвостом вниз, - признак угля, который хорошо коксуется...
- А вот вы похожи, знаете, на кого? - недовольно поглядела на него Таня. - На шахматиста, когда он чересчур за своей доской засидится и потом на улицу выйдет... Люди ему тогда кажутся пешками, лошади, конечно, конями, а вот такие вагоны трамвайные - это будут туры... Вообще игра продолжается.
- Остри, остри, язычок... А почему тебе все директора заводов кажутся теми Даутовыми, с которыми ты в поезд играла в детстве? Тоже игра продолжается?.. Вот если бы эту кривую схватить за хвост, домны не засорялись бы, и фурмы не горели бы, и коксовые печи не забурялись бы, и черт знает сколько тогда было бы великолепных последствий... Большое это было бы дело... И ведь досадно что? Совсем какая-то малость нужна для решения, - я это чувствую. Где-то в мозгу у меня это сидит, только толчок нужен, чтобы... А толчка нет.
И Леня забывчиво взял в руки тонкую кисть ее руки, и так как пальцы его теперь, как всегда, когда приходил он в волнение, сжимались сами собою, ища какого-то дела или какого-нибудь нужного инструмента для дела, то, незаметно для себя, он сдавил руку Тани сильнее, чем она могла вытерпеть, и она вскрикнула:
- Ой! Больно же так! - глянула на него обиженно и выдернула руку.
- Прости, - сказал он тихо. - Это я задумался... Ведь главное в процессе образования кокса что? Пластический слой... А пластический слой откуда берется? Начинает плавиться битум угля... Шамов думал определить количество битума химически, однако вот уж он охладел... И эти "закваски", какие он еще ставит иногда, это уж так, для очистки совести: чтобы не оборвать сразу, а спуститься на тормозе... Между тем ясно, конечно, что все дело в битуме, и, значит, нужно только измерять его количество, разное в разных углях. Как измерять? Абсолютной точности не только невозможно добиться, но она и не нужна совсем, - вот что важно. Измерять нужно только для сравнения. Ведь что происходит с куском угля? Он начинает плавиться, то есть переходить в пластическое состояние, и из него выходят вместе с паром газы... Но вот влага вышла, газы вышли - получилось из угля нечто новое: кокс, результат сухой перегонки, и он тоже твердое тело, хотя и легкое. А вот этот период, когда он был жидким телом, этот таинственный период, неужели так и нельзя привести его в ясность? А ведь больше ничего и не нужно нам, только это: привести в известность этот самый пластический слой угля, когда он, уголь, превращается в кокс. И вся разница между углями в чем именно? Только в этом, - в толщине пластического слоя... Вот попробуй изобрести способ его измерить, этот слой, и знаешь, что тогда будет?.. Будет решена задача кокса.
И Леня опять захватил забывчиво руку Тани и посмотрел на нее такими остановившимися, долгими и широкими глазами, что она улыбнулась медленно и сказала, отвернувшись:
- А глаза совсем как у мальчишки... Даже смешно.
Посмотрела на него еще раз внимательно, еще раз улыбнулась и отвернулась снова. Но руки своей уже не вырывала.
IV
В ближайший выходной день решено было сделать "вылазку" на Днепр. Бермудского шлюпа уже не было у Лени: он продал его перед поездкой в Ленинград. Оставался только косой парус для одномачтовой лодки, однако парус этот, лежавший в кладовке, успели проточить мыши.
Леня узнал об этом только утром, в день задуманной вылазки, и так как матери надо было идти за хлебом и прочим для обеда, то Леня принес дырявый парус и мешок для его починки Тане, сказав ей:
- Кто любит кататься, тот люби и саночки возить... Изволь-ка заштопать сначала парус, если умеешь штопать.
Толстую иглу для этого пришлось просить у Розалии Борисовны, матери Фриды, уехавшей с утра на целый день к сестре Розе. Белокурая Розалия Борисовна принесла иглу и даже моток суровых ниток, но не удержалась, чтобы не сделать замечания инженеру, который не сумел сохранить от порчи такую ценную вещь.
И с первых же слов она, имевшая в своей лавке не так давно еще дело с книгами, которые покупали у школьников в начале лета, чтобы перепродать потом другим школьникам осенью, перешла на книги:
- Я, когда была еще лет семи, ну, может, восьми только, я взяла краски на картонке, и я взяла кисточку, - а слюни у меня были, конечно, свои, - и я взяла у своего папы совсем новую книгу и всю ее раскрасила этими самыми красками. А уж за это меня мой папа так раскрасил, что я даже две недели потом сидеть не могла... Так что даже потом, когда мы с мамой пошли в баню, так ей даже говорят разные знакомые: "Ну-у, уж вы, мадам Мермель, что же это такое? Разве же можно так своего ребенка раскрашивать? Это же называется чистое истязание". И вот я все-таки папу своего любила, а маму нет... Потому что кто же просил папу меня так раскрасить? Ну, конечно же, это мама сама и просила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87