Мне приходит в голову нелепая мысль, что он, быть может, привыкает к боли.
Софи хочет привести ко двору астролога, чтобы тот составил гороскоп дофина. Она говорит, что это поможет вселить в нас надежду на лучшее будущее. Но с таким же успехом гороскоп способен повергнуть нас в отчаяние. Я решительно отказываюсь.
30 июня 1782 года.
Несмотря на все наши усилия, держать в тайне состояние здоровья Луи-Иосифа более невозможно. Он едва может сидеть, практически не умеет ползать, как все дети в его возрасте, и скрыть это не удается. Дофин редко улыбается и никогда не смеется. Игрушки и собаки не интересуют его. То, что я не отхожу от него ни на шаг, обеспокоенное выражение моего лица и частые визиты Людовика в детскую очень показательны уже сами по себе. Муслин ревнует к тому вниманию, которое оказывается ее братику, и ведет себя просто отвратительно. Она очень вспыльчивая девочка и никак не научится держать себя в руках. Должна признаться, что не знаю, как с нею сладить.
9 июля 1782 года.
К своему ужасу я обнаружила, что горничные делают ставки на то, когда умрет мой сын, как прошлой осенью делали ставки на то, когда он родится. Лулу и Софи получили недвусмысленное распоряжение прекратить эту страшную лотерею.
2 августа 1782 года.
Поскольку доктора и хирург-кровопускатель не сумели вылечить Луи-Иосифа, я решила уступить настоянию придворных, до небес превозносящих целительский дар некоего неаполитанца, называющего себя графом Калиостро.
Он именует себя целителем, и я знаю многих людей, утверждавших, что он и в самом деле избавил их от боли и болезни. Кроме того, он заявляет, что ему исполнилось три тысячи лет от роду, чему я, конечно же, не верю. Не верю я и в то, что дар исцелять людей он получил от фараонов Древнего Египта, равно как и в то, что его вырастили и воспитали арабы в священной для мусульман Мекке.
Люди так доверчивы; отчаявшись, они готовы поверить во что угодно. Свой здравый смысл они прячут в сундук, ключ от которого выбрасывают в окошко. Тем не менее, я твердо уверена, что существуют индивидуумы, обладающие необъяснимыми способностями. Так что неаполитанец вполне может оказаться одним из них. Если он сможет помочь моему бедному мальчику, благодарность моя не будет знать границ.
Я пригласила его в свои апартаменты, и он пообещал прийти завтра вечером.
4 августа 1782 года.
Вчера вечером нас посетил граф Калиостро, высокий, крепкий мужчина с пронизывающим взглядом и неестественными, напыщенными манерами. На нем был огромный красный плащ с капюшоном, полы которого воинственно развевались, пока он расхаживал по моему салону, в котором собрались около двадцати человек, чтобы понаблюдать за тем, как он станет лечить дофина. Здесь была Лулу, и Иоланда, и мои невестки Джозефина и Тереза, и даже граф Мерси.
Калиостро заговорил на каком-то незнакомом языке, объяснив, что он возносит молитву египетскому богу Анубису. Он принялся пространно излагать свои многочисленные воспоминания, коснувшись времен Древней Греции, Рима и Средних веков. Граф Мерси тихонько фыркнул, и я его вполне понимала. Мне стало совершенно очевидно, что этот неаполитанец всего лишь пытается произвести впечатление на доверчивую публику. Я позволила себе усомниться в том, что он жил в эпоху Сократа и Цезаря, поскольку о тех временах ему было известно еще меньше, чем мне, – хотя кое-кто утверждает, что каждый из нас прожил несколько жизней, и вот этому я склонна верить. Кроме того, как справедливо заметил Шарло: «Вы же понимаете, дорогая Антуанетта, что этот человек может быть позером и при этом обладать сверхъестественными способностями».
Словом, я была готова подождать и увидеть все собственными глазами.
В конце концов, граф достал из внутреннего кармана флакон и выдернул из него пробку. Комнату наполнил резкий мускусный запах.
– Сейчас я намерен вызвать дух древнего целителя Батока, жреца бога Тота, – торжественно провозгласил он. – Ничего не бойтесь. Баток – очень мирный и добрый дух. Если он явится, можете быть уверены, что он не причинит вам зла.
Он подошел к колыбели Луи-Иосифа – я сидела рядом с нею – и, испросив у меня разрешения, капнул раствором из флакона на лоб младенцу, пробормотав при этом какие-то заклинания.
Из колыбельки поднялся белесый туман, и мне померещилось, что на мгновение он принял форму человеческой фигуры, после чего растаял.
– Не тревожьтесь, ваше величество, – прошептал Калиостро, низко склонившись передо мной и ободряюще коснувшись моей руки.
Зрители ахнули, и я вместе с ними, но все произошло так быстро, что я не успела отреагировать и выхватить Луи-Иосифа из колыбели, чтобы уберечь его от опасности. Я взглянула на него, лежащего в своей колыбели, а он в ответ открыл свои маленькие голубые глазки и, похоже, в первый раз за время его недолгой жизни в них промелькнул интерес к окружающему, а не обычная апатия. Но этот проблеск интереса угас также быстро, как и появился. Глаза его закрылись, и он снова погрузился в беспокойный сон.
Калиостро приветствовал гром аплодисментов и одобрительные выкрики. Взмахнув на прощание полами своего кроваво-красного плаща, он вышел из комнаты и был таков.
Я не знала, что и думать. Целый час я не сводила глаз с Луи-Иосифа, но он, похоже, крепко спал, и все. Потом, оставив его под присмотром Софи, я разыскала в библиотеке Людовика, который с удовольствием поглощал пирожные и читал. Я рассказала ему о том, что случилось, но он лишь рассмеялся в ответ.
– Белесый туман, говорите? Это старый фокус шарлатанов. Для этой цели они используют препарат под названием «парообразный фосфор».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109