Потом беспорядки перекинулись на квартал Кордельеры на левом берегу Сены, населенный преимущественно радикалами, а оттуда распространились и на район, который они называют «Кенз Вант», самый радикальный во всем городе. Тот самый, в котором неделю назад горожане потребовали лишить Людовика короны.
Долой короля! Вот чего они хотят, эти варвары, называющие себя парижанами. Они не заслуживают даже того, чтобы именоваться людьми. Им более не нужен Господь, им не нужны священники, не нужны законы и не нужен король.
Сегодня днем было очень жарко, и наступившая ночь не принесла облегчения. Я сижу у окна, обмахиваясь веером, вслушиваясь в бесконечный колокольный звон и грохот барабанов. Я смотрю на суету и суматоху на освещенных светом факелов улицах. Париж восстал.
XVI
10 августа 1792 года.
Прошлой ночью мы не сомкнули глаз. Даже если мы пытались заснуть, звон колоколов и грохот барабанов, топот марширующих отрядов и крики не давали нам забыться тревожным сном. Это да еще волны паники, которые захлестывали дворец с регулярностью часового механизма. Мы не могли расслабиться ни на минуту, ежечасно получая все новые и новые сообщения то от Ассамблеи, то от чиновников городской мэрии, то от восставших парижан, которые прошедшей ночью захватили власть и объявили себя правительством Франции.
От усталости я уже ничего не чувствую. Я столько времени провела в нервном напряжении, будучи не в состоянии смежить веки, что все происходящее кажется мне нереальным и приходится ущипнуть себя, чтобы убедиться, что я не сплю и все это мне не приснилось.
Прошлой ночью, однако, я время от времени проваливалась в липкую полудрему, но потом звон колоколов заставлял меня очнуться. Помню, как зашла в караульное помещение, где отдыхали дети с мадам де Турсель. Там же вместе с ними находились еще двадцать солдат, и я подумала, что сейчас, наверное, просто упаду от усталости. Но я не позволяла себе закрыть глаза и продолжала начатое, несмотря на то, что нога причиняла мне сильную боль, а голова решительно отказывалась соображать.
Долгая ночь началась с изменений в нашем обычном распорядке. Из-за беспорядков в городе Людовик решил не устраивать ежевечернюю церемонию раздевания и отхода ко сну. Вместо того чтобы лечь в постель, он остался в рубашке, бриджах и жилете, хотя пажи держали наготове его шелковую ночную рубашку, колпак и белые атласные тапочки на тот случай, если они вдруг ему понадобятся. На счастье, он надел через плечо красную ленту Ордена Людовика Святого и не стал снимать парик, криво сидевший у него на голове.
Невзирая на мои мольбы, король отказался надеть толстый, подбитый войлоком дублет, который должен был защитить его от ножа и пули. Свой корсет я все-таки надела и не снимаю до сих пор, хотя он больно давит мне на грудь, когда я пишу эти строчки.
Сразу же после полуночи до нас дошли слухи о том, что мэр Парижа сбежал, опасаясь расправы парижан. Вскоре во дворце появился посыльный с сообщением, что больше никто из чиновников ни за что не отвечает. Ни закона, ни власти более не существовало, остались только солдаты, да и те в массовом порядке складывали оружие, смешиваясь с горожанами, которые повсеместно сбивались в банды ополченцев.
Напрасно я всматривалась в даль, надеясь, что вот-вот появится мой племянник Франциск со своей императорской гвардией или же Станни и Шарле войдут в город во главе кавалерийских полков. В глубине души я надеялась, что недавний сон сбудется и сейчас передо мной предстанет красавец Аксель верхом на белом коне, величественный и непобедимый.
Впрочем, одним защитником мы все-таки располагали. Лейтенант де ля Тур оставался с нами всю ночь, одетый в красную форму, позаимствованную у кого-то из швейцарских гвардейцев, с длинной саблей и золотым кинжалом на перевязи. Здесь же находился и Шамбертен, ухаживавший за Людовиком. Не покинул нас и доктор Конкарно, державший наготове перевязочные материалы и корпию и время от времени дававший Лулу нюхательную соль, когда та начинала жаловаться, что теряет сознание.
Где-то под утро во дворце появился еще один посыльный. Остановившись посреди внутреннего двора, перекрикивая долетавший сюда уличный шум, он сообщил нам, когда мы высунулись из окон второго этажа, чтобы выслушать его, что группа парижан организовала Коммуну и объявила себя правительством.
– Этого не может быть! – воскликнула я, когда до меня дошел смысл сказанного. – Король все равно остается королем!
– Короля больше нет! Король низложен! – выкрикнул в ответ посыльный, и голос его потонул в возобновившемся перезвоне колоколов и грохоте барабанов.
К какофонии звуков присоединился треск и грохот праздничного фейерверка.
Новости вызвали во дворце такую панику и беспорядочную суету, что мне только и оставалось, что успокаивать себя мыслями о том, что с детьми все в порядке и с ними Людовик, который сидел с открытым ртом, не в силах прийти в себя после услышанного.
Почувствовав, что всем нам грозит нешуточная опасность, придворные и слуги, еще остававшиеся во дворце, совсем потеряли от страха головы и стали спасаться бегством. Люди выпрыгивали из окон, бежали через парк и таяли в темноте, бросив нас на произвол судьбы. Командир национальных гвардейцев, офицер по имени Мандат, задержался на некоторое время с нами, а вместе с ним и еще один верный друг, государственный прокурор. Но вскоре Мандата вызвала к себе Коммуна, а потом мы узнали, что как только он вышел из дворца, его арестовали, и обезумевшая толпа разорвала его на части. Когда об этом стадо известно во дворце, панике поддались даже те, кто еще сохранял нам верность, и в коридоре за дверями караульной комнаты я услышала топот ног, который постепенно замер вдали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109