За свои тридцать четыре года Саймон повидал немало свадеб — и бедных, и богатых: английских, арабских, цыганских. Видел грандиозные, великолепные обряды, видел оргии. На разные свадьбы смотрел Саймон со стороны.
«Как странно, — усмехнулся он про себя. — Никогда в жизни я не думал только об одной свадьбе — о своей собственной!»
И вот теперь пришла пора.
Узы крови. Они прочнее любых оков. После свадьбы даже такой недоверчивый человек, как Ричард де Ланей, не станет опасаться Саймона. Ведь, как ни крути, одно дело — придворный маг и совсем другое — родственник.
А для того, чтобы не верить родственнику, Ричард недостаточно умен.
Саймон не спеша пошел к выходу, весьма довольный сегодняшним днем. Да, обстоятельства складываются как нельзя лучше, и вскоре он сможет навсегда оставить дурацкие фокусы и заняться настоящим делом. Теперь для этого у него есть все: надежные люди, лучший из которых, безусловно, Годфри — преданный и верный слуга. Есть деньги, есть власть, которая будет укрепляться с каждым днем. Есть, наконец, женщина, в жилах которой течет королевская кровь, и эта женщина вскоре станет его женой.
Да, у него есть все, о чем только может мечтать человек, подобный ему.
Нет у него, пожалуй, только одного — бессмертной души.
Но ее он потерял давным-давно, в Константинополе, еще во время рокового Четвертого Крестового похода. С тех пор он старался никогда больше не вспоминать о том, что она у него была — душа.
Теперь все называют его Гренделем. Чудовищем. Порождением тьмы.
Грендель. Что ж, пожалуй, это имя ему вполне подходит.
— До сих пор не могу поверить, что ты выходишь замуж за чародея! — воскликнула Клер, гарцуя на своей тонконогой, ладной арабской кобылке.
Они медленно двигались по пустынной дороге — Клер верхом на лошади, Элис — забившись в дальний угол коляски, а позади — несколько монастырских прислужниц, сопровождавших сестер до Соммерседж-Кип. Заканчивался пятый день пути, и островерхие крыши замковых башен были уже совсем близко.
Элис осторожно отодвинула занавеску на окне коляски и боязливо выглянула наружу, стараясь не обращать внимания на лошадиный храп. Она всегда боялась замкнутого пространства, но лошадей боялась еще сильней. Впрочем, сейчас она, пожалуй, согласилась бы даже поцеловать лошадиную морду, лишь бы никогда не приезжать в проклятый Соммерседж-Кип. Она предпочла бы всю жизнь просидеть в душной коляске, только бы не выходить из нее на встречу с неизвестным.
— Но разве Ричард оставил мне хоть какой-то выбор? — ответила Элис. — И что значат для него наши с тобой желания?
— А вот я не намерена снова сидеть в четырех стенах, — упрямо тряхнула головой Клер. — Хватит с меня и того, что я столько лет провела в монастыре. Мне восемнадцать, а я ни одного мужчины за все это время не видела, кроме старого Эмори, но разве он мужчина?! Нет, сестра, уж теперь-то я вырвалась на волю и меня не остановишь! Даже Ричарду это будет не под силу.
— Боюсь, ты недооцениваешь нашего братца, Клер.
— А я не боюсь. Вот увидишь, я все равно своего добьюсь. И ты тоже ничего не бойся. Не хочешь выходить за своего чародея, и не надо. Так прямо и скажем Ричарду — не заставит же он тебя идти к алтарю против твоей воли!
— Не знаю, не знаю, — грустно сказала Элис и воскликнула, всмотревшись в даль:
— О, а вот и он, Ричард! Смотри!
Клер повернула голову и увидела всадников, приближавшихся к ним со стороны замка.
— Не может быть, — поморщилась она. — Это и есть наш Честный Ричард? Такой толстый, уродливый, старый…
— Да, это он, — ровным голосом сказала Элис. — Постаревший, потолстевший. Ричард — собственной персоной. Оказывается, я помню его, хотя видела в последний раз, когда мне было четыре года. Я плакала, звала свою мать, а он подошел и сказал, что я больше ее никогда не увижу. И оказался прав.
— Счастливая, ты помнишь мать, — вздохнула Клер, ловко управляясь при этом со своей кобылкой.
Сказать по правде, Элис мало что могла вспомнить о матери: лишь теплые руки, ласковый голос да еще, пожалуй, запах лаванды — вот и все.
— Улыбнись брату, — сказала она, — и не забывай о том, что наша с тобой судьба в его руках.
Элис с трудом удержалась от того, чтобы не забиться снова в дальний угол коляски, когда совсем рядом загрохотали копыта и резко запахло конским потом. Первым во главе кавалькады к ним подскакал Ричард на огромном гнедом жеребце, которого он лихо остановил буквально в нескольких дюймах от коляски. На кирпично-красном лице Ричарда де Ланей появилась кривая улыбка, и он загрохотал с высоты:
— По-прежнему боишься лошадей, сестрица? Элис была так напугана, что не могла вымолвить ни слова. Вместо нее заговорила Клер.
— А вот я ни капельки не боюсь, — с вызовом сказала она.
Ричард развернулся к ней, окинул сестру долгим оценивающим взглядом и довольно хмыкнул.
— Ты, как я вижу, вообще ничего не боишься. — И добавил, недобро усмехаясь:
— А лошадка-то не по тебе, моя милая.
— Как это не по мне? — нахмурилась Клер. — Я взяла ее еще жеребенком, растила, ухаживала за ней, объезжала…
— Ты взяла! — недовольно повторил Ричард. — Не забывайся, милая. Всем, что у вас есть, вы обязаны мне, моей доброте и щедрости. И помните, что в любую минуту вы можете лишиться и того, и другого.
Он завистливо посмотрел на арабскую кобылу, и Элис поняла, что не ездить больше сестре на своей любимице. Сердце ее сжалось от боли.
Клер тоже успела оценить положение и потому быстро произнесла без обычного своего упрямства:
— Спасибо вам за доброту и щедрость, милорд.
Ричард протянул руку в кожаной перчатке, грубо взял Клер за подбородок и сказал, повернув ее лицо к свету:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99