— Возьмите. Разделите между соседями. И молите Бога, чтобы следующего раза не было.
Ее муж смотрел на нас пустыми, безучастными глазами. На лестнице Февраль сказал про него:
— Безнадежен. У таких единственное желание — слиться с окружающей средой, чтоб не заметили, не прибили. Одно слово — пленный. Полная деградация.
— Он даже не понял, что мы их спасли! — недоумевал я.
— Так и бывает. Когда уже все равно. Все отбито страхом за свою жизнь.
Мы спустились вниз, забрали Леху с Киром и вернулись в первый подъезд Надо было убрать трупы из квартиры той женщины. Она молча впустила нас и заперлась в ванной. Убитых отправили на улицу тем же способом, через окно и вместе с другими тремя спустили в канализационный люк. Пока все это проделывали, Леха рассказал, что узнал от старухи, у которой застрелили мужа. Когда к ним пришли, они не хотели открывать. Тогда команда вышибла дверь. Старик заявил, что у них лишних денег нет и пусть идут в соседнюю квартиру — там пришлые таджики торгуют наркотиками и живут небедно. «А, так ты фашист, старый козел! — закричали ему, — Ну так получи свое». Расстреляв старика, они ушли. Бабка видела, как они звонили в соседнюю квартиру, как оттуда высунулась голова таджика, что-то сказала и исчезла. После этого команда пошла наверх.
— Ясно, — сказал Февраль, отряхивая руки, — Крышуется государством. Ну-ка пошли.
Дверь в квартире пришлых таджиков была железная и оборудована переговорным устройством. Наверху работал глазок телекамеры. В центре двери сделана узкая, закрытая изнутри прорезь, наверное, для обмена деньгами и товаром. Старуха-вдова по соседству притихла, обнимала на полу мертвого мужа. Чтобы не маячить под камерой, мы укрылись в ее прихожей, Февраль, без оружия, нажал на кнопку переговорника. Ответили почти сразу, с сильным азиатским акцентом:
— Чива нада, а?
— Поговорить надо.
— Ты от кого, а?
— Я от себя. Разговор есть.
— Нету с тобой разговора, прочь иди. Февраль нажал кнопку еще раз.
— Пошел, собака, по-русски тебе не сказали? — крикнули ему изнутри таджикской крепости.
— Это кто тебе тут собака, рожа мафиозная? — мгновенно взъярился Февраль. — Открывай, а то разнесу дверь к чертовой бабушке!!
— Пошел, тебе говорят, сейчас в полицию звоним.
— Ну все, достали, — скрипнул зубами Февраль и забрал у Паши свой автомат.
Первой посыпалась осколками камера. В микрофон переговорного устройства Февраль всадил десяток пуль, как в яблочко. Затем начал выстреливать замок двери. Паша с Лехой пошли на другую сторону дома бомбить окна притона. Старуха скорчилась на полу возле покойника, закрыла руками голову. Кир сидел на корточках у стены в прихожей и бил дедовым ботинком об пол. Одному мне нечем было заняться. Я смотрел на бушующего Февраля, и мне было не по себе от его неистовства.
Дверь таджикской крепости выдержала штурм. Февраль сменил две обоймы, расстрелял последнюю до половины, остановился, перевел дух и сказал:
— Ну ждите. Вернусь с ящиком противотанковых выстрелов.
Продукты мы так и не купили. В эту ночь все равно не пришлось ужинать.
Глава 4. Черный ворон
Мы возвращались по мертвым улицам Было около полуночи. Через два квартала от того дома перед нами проехали темный автобус и машина с мигалкой. Кто-то все-таки вызвал городской патруль. Или «кобр». Февраль осторожничал, иногда останавливался и прислушивался. Но все было тихо.
Меньше всего на войне можно доверять тишине. Она лжива и опасна.
Первая пуля предназначалась Февралю. Каким-то чудом он поймал ее рукой, а не грудью. Звук выстрела был далекий, почти не слышный. Февраль, схватившись за руку, перекатился кувырком в другую точку пространства и резко выкрикнул: «Снайпер!» Мы находились на темной улице, зажатой с боков каменными коробками, и укрыться здесь было совершенно негде. И снайпер наверняка видел нас как на ладони, всех пятерых. Если бы просто знать, откуда он стреляет, — но и в этом он нас обыгрывал. Что делать — бежать, стоять, падать? Любое из этих действий может стать последним в жизни. Я словно прирос к месту и глядел на Пашу. Остальные совсем выпали из поля зрения, я не знал, что делают Февраль и Леха. Наверное, мне что-то кричали, но я не понимал что. Потом я увидел, как Паша, тяжеловес Паша, бабочкой пролетел в воздухе и накрыл собой Кира, грохнулся вместе с ним на асфальт. Он опередил выстрел на долю секунды. Камуфляж между лопатками разорвало пулей, стокилограммовое Пашино тело вздрогнуло. Значит, снайпер почему-то стрелял в Кира. Как Паша узнал?
И в этот момент меня будто в спину толкнули. Это был шанс — промежуток между двумя выстрелами. Не видя больше ничего вокруг, я побежал. Приклад автомата бил меня в поясницу, в животе бултыхался страх, голова была пуста, как воздушный шар. Наверное, во мне сработал древний инстинкт, первобытный ужас перед охотником, преследующим в ночи. Я проносился по улицам, сворачивал, петлял, метался в тупиках, пока не выдохся. Вот тогда и пришел настоящий, не первобытный ужас. Я не знал, где нахожусь и куда теперь идти. Темноту разжижал лишь тусклый фонарь вдалеке. Сердце колотилось так, что запросто могло стать приманкой для всех здешних снайперов из Службы обеспечения порядка и лояльности. А ведь порядок на улицах тут был идеальный — мертвый порядок. С опозданием я догадался, что это значит. Этот порядок наводили люди из СОПЛа, «сопливые снайперы», как их называли у нас.
Прижимаясь к— стенам зданий, я пошел наугад. Чтобы не давать сожрать себя страху, стал думать о Паше и остальных. Своя жизнь перестает казаться важной, когда думаешь о жизни другого. В отряде не было чужих — там все друг для друга родные, готовые сделать для тебя все, и даже больше, чем все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71