Февраль сделал попытку остановить его, утихомирить.
— Не мешай, уйди, ради Бога, — с мукой в голосе прорычал Монах.
Что ж ты ко-огти распустил Над мое-ею головой, Иль добы-ычу себе чаешь, Черный во-орон, я не твой.
Февраль вернулся на свое место.
— Что он там делает? — спросил Варяг.
— Кажется, собирается сделать модельные стрижки всем здешним кустам, — пожал плечами Февраль.
Полети-и в мою сторо-онку, Скажи ма-аменьке моей, Ей скажи, моей любе-езной, Что за ро-одину я пал.
В этот момент, оборвав песню, из кустов с треском вылез леший: густо заросший щетиной, в вязаной шапке, драном плаще и кирзовых сапогах. В одной руке у него была удочка, в другой помятое жестяное ведро.
— Ух ты, ё! — произнес он, обрадовавшись при виде нас. — А я думал, в ушах, что ль, у меня эта… глюцинация. Сидим, мужики?
Не дожидаясь ответа, он сложил на землю удочку, ведро и сам уселся на огрызок трухлявого бревна.
— Сидим, дед, — сказал Фашист. — А ты что тут делаешь?
— Так на рыбалку ходил, — однозубо заулыбался мужичонка. — Во, — он постучал по ведру, выбив из него звонкое дребезжанье, — не поймал ни хрена. Не клюет, зараза. А вы на охоту или как? Гляжу, ружьишками запаслись.
Мужичонка косо стрелял глазами по оружию, но явно без испуга, расслабленно.
— На охоту, дед, на охоту, — опять ответил Фашист.
— Знамо дело — закивал дедок. — Зверье тут водится. Воронье особенно. — И без всякого перехода он запел дурным, блеющим голосом: — Черный во-орон, черный во-орон, что ты вье-ошься…
Я догадался, что он вдребезги пьян, хоть и держался твердо на ногах.
— До чего ж, зараза, жизненная песня, — помотал головой мужик. — Вот глаза иной раз откроешь — точно, вьется, етитская птица! И не прогонишь ничем Пока совсем не доконает, не уберется. А все она, отрава эта,
— Какая отрава, дядя? — строго спросил Ярослав.
— А вы что, телевизор не смотрите? — хитро прищурился на него мужик. — Там же щас все национальную идею ищут.
— Ну и что?
— А то, что и нечего ее искать. Вон она, родимая. — Дедок нагнулся и достал из ведра двухлитровую бутыль с мутноватой жидкостью. Крепко зажав ее в руках, продемонстрировал всем. — Чистая, как слеза младенца.
Он зубами выдернул пробку, достал из кармана плаща граненый стакан и налил в него из бутыли доверху.
— Ну, за что пьем? — Он посмотрел на стакан, а затем протянул его Фашисту.
— Слушай, дед. — Матвей, проигнорировав стакан с самогонкой, поманил мужика пальцем, и тот наклонился вперед. — Дуй отсюда, и побыстрее, пока я не грохнул из своего ружьишка твою национальную идею, — четко и внятно проговорил Фашист.
— Понял, — осознав угрозу, кивнул мужик. — Так бы сразу и сказали.
Он опять посмотрел на стакан в руке, выдохнул и со словами «Ну, чтоб было» выпил, Сунул посудину в карман, бутылку — в ведро, подхватил удочку и уже возле кустов обернулся:
— Эх, молодежь…
С тем же треском он исчез в зарослях.
— Песню испортил, — плюнул с досадой Ярослав.
Минуту длилось молчание. Потом заговорил Февраль:
— Нет, что-то в этом, несомненно, есть.
— Чего-чего? — бросил на него удивленный взгляд Премудрый.
— Ну, не в этом, конечно, смысле, — поправился Февраль, щелкнув себя по шее. — Но как он ловко выстроил цепочку, от черного ворона к национальной идее. По-моему, эту песню точно нужно сделать русским народным гимном. Это же менталитет! Национальная философия жизни и смерти.
— Не согласен, — быстро возразил Матвей, облизывая ложку и отставляя свою тарелку. — Образ смерти в русском фольклоре действительно является притягательным. И сама смерть для русского человека всегда обладала запредельной ценностью. Но предложение Леньки я считаю неадекватным. Господа, нам приказано выжить. Во что бы то ни стало. Нам — я имею в виду Россию, как вы догадываетесь. Хватит нам уже заупокойных томлений.
— Бросьте, Поручик, — лениво отозвался Ярослав. — Без идеала погибнуть за отечество русские нежизнеспособны.
— В самом деле, господа, — поддержал его командир. — Русские живут для того, чтобы спасать Россию. В нас уже генетически заложена эта программа. Собственная жизнь не имеет той же значимости… Поэтому спасать самих русских должны другие русские… то есть друг друга мы должны спасать.
— В самом деле, — сказал Февраль, опять поднимаясь. — Пойду-ка посмотрю, не нужно ли спасать Монаха. Что-то там затихло.
Лесоповальных звуков и впрямь больше не было слышно. Я доел свою кашу и тоже пошел посмотреть на горюющего Монаха Февраль нырнул в заросли, пролез метров пять и застыл, раздвинув ветки, Я выглянул из-за его плеча, толкнув. Ленька шепотом цыкнул на меня. Впереди на коленях стоял Монах, перед ним был воткнут в землю меч. Икона Спаса на крестовине смотрела прямо на Монаха. Он молился.
Мы вернулись к костру.
— Что? — спросил командир.
— Делом занялся, — лаконично сказал Февраль.
—… если развивать эту аксиому, — продолжал разговор Ярослав, — то Россия существует для того, чтобы спасать мир. От него самого.
— Русские хиреют, если не совершают великих дел, — иронично отозвался Варяг.
Фашист снова взялся за фляжку.
— Господа, — с энтузиазмом произнес он, — предлагаю выпить за великие дела, которыми каждый из нас в мыслях, безусловно, уже украсил свое ближайшее и отдаленное будущее.
— Ура! — подхватил я, хотя мне водки не полагалось.
— Не знаю, как насчет великих дел, — сказал командир, выпив свои пятьдесят грамм, — а малых нам предстоит еще выше крыши.

Хроника третья
ЗАРЯ ДЕРЖАВНАЯ
Глава 1. Никакой фантастики.
Трехэтажный коттедж на окраине дачного поселка был похож на замок с башенками и узкими вытянутыми окнами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71