С моей кузиной Элисон теплых отношений у меня никогда не было. Она родилась на два года позже меня, единственный ребенок Элайзы и Артура, и очень гордилась тем, что у нее отец был. А вот у меня – нет. Так что я не знала, где искать и ее. Но слово не воробей, я уже солгала и теперь приходилось выкручиваться. Итак… где же она могла жить?
Первый закон вранья состоит в следующем: по минимуму отклоняться от правды. Так я и поступила. И лишь открыв рот, поняла, что в очередной раз сморозила глупость:
– В Паддингтоне.
– В Паддингтоне?
Мне пришлось оторвать взгляд от Магуича. Френсис знал, что раньше они жили в Финчли, добропорядочном консервативном районе, тогда как Паддингтон в силу более мобильного, смешанного населения считался одним из рассадников наркотиков.
– Но она собирается переезжать.
– Куда?
– Не знаю. – Тут я улыбнулась, ибо меня осенило. – Завтра выясню.
Он рассмеялся.
– Только не переусердствуй с «Куантро»… Ты же не хочешь ее смерти. Мне поехать с тобой?
– Нет… – ответила я очень уж быстро. – Не волнуйся.
– Я могу заехать потом. Поздороваться, подвезти до дома, а позже мы сможем пойти куда-нибудь и пообедать.
– С мужчинами она очень застенчива, – ответила я. – Боится их. Уж не знаю почему.
Я молилась, чтобы он не вспомнил, что на свадьбе она танцевала с ним, прижимаясь всем телом, заглядывая в глаза, да еще сказала, что, будь она на двадцать лет моложе… то есть не выказывала никакого страха. Она также сказала, что ее отец пошел бы в адвокаты, если б не стал удачливым бизнесменом.
Ей всегда хотелось величия, моей тетушке Лайзе. И в семье ее только терпели, насколько можно терпеть человека со стороны, но никогда не прощали за задранный нос. Мне вспомнились обрывки подслушанных разговоров.
– Она всегда много о себе мнила, – говорила моя мать. – Бизнесмен, это же надо! Ее отцу принадлежала пара мясных лавок.
– Раньше вы были не разлей вода, Нелл. – В резком голосе бабушки слышалось осуждение.
По лицу матери чувствовалось, что ей не по себе.
– Да, но до того, как она начала задирать нос. Теперь я ей и слова не скажу.
Бабушка же продолжала гнуть свое:
– Снобизма у нее выше крыши. И она любит мужчин. Неудивительно, что Артуру пришлось…
Обе женщины кивнули, на их лицах отразилось осуждение.
– Что пришлось сделать дяде Артуру? – спросила я. Но больше мне ничего не рассказали.
Моя семья кардинально отличалась от ближайших родственников Френсиса, бывших военных. Его отец и дядя до сих пор живут и здравствуют в доме для вышедших в отставку офицеров, «Ричмонд-Лодж», где играют в покер и пьют розовый джин. Его отцу уже исполнилось восемьдесят шесть, и жаловался он разве что на глухоту да боли в колене. У дяди Сэмюэля, двумя годами старше, здоровье было похуже, вот отец Френсиса и присоединился к нему в «Ричмонд-Лодже». Кстати, это наглядный пример того, что деньги многое значат в любом возрасте. «Ричмонд-Лодж» – нечто среднее между офицерской столовой и высококлассным отелем. Какие-то деньги платит армия, но каждому из постояльцев пребывание там обходится в кругленькую сумму. А вот тетя Кора, в Норфолке, жила в местном доме для престарелых, чистеньком, уютном, но не предназначенном для того, чтобы удовлетворять запросы каждого. Я предложила деньги, чтобы перевести Кору в более пристойное заведение, но ее дети не хотели об этом слышать, Она их мать, они о ней и позаботятся.
Именно такие семьи, как моя, имел в виду Шоу, называя их «заслуживающими бедности». Десять дядей и теток. Десять детей в четырехкомнатном домике в Ислингтоне, рядом с рыбным магазином, где брали белье в стирку. Моя бабушка воспитывала всех одна, после того как мой дед ушел к другой женщине. Насколько я помню, бабушка Смарт упоминала о дедушке Смарте, лишь рассказывая историю о том, как однажды он пришел домой, перебрав эля, и она ударила его по голове сковородкой. Полагаю, тогда он и решил перебраться в другой дом.
Моя мать родилась девятой и, казалось, будет последним и самым любимым ребенком, да только последней стала тетя Дафф. Моя бедная мать, все для нее складывалось не так. Всю жизнь ей вновь и вновь протягивали чашку с эликсиром счастья, но лишь показывали, не давая испить из нее.
Все сестры очень неплохо устроили свою жизнь, за исключением моей матери и тети Дафф, самых младших. Вот этим не повезло, кррепко не повезло. Моей матери – потому что она встретила и вышла замуж за негодяя, тете Дафф – потому что она родила ребенка вне брака от другого негодяя. Мужчины, который тогда был женат и не собирался разводиться. Несколькими годами позже он стал ухаживать за матерью, блондин, с тонкими чертами лица, с постоянной сигаретой во рту. К тому времени он овдовел и работал инспектором, проверяющим автобусных кондукторов, то есть вполне годился в мужья. Помнится, я подслушала разговор, когда одна из моих теток уговаривала мать согласиться, убеждая, что замужество снимет тяжкое бремя с ее плеч (я еще представила себе мать, плетущуюся по джунглям с поклажей на спине, как дикари в книгах). Но мать отказалась. «В этом нет необходимости, – ответила она. – И потом как я могу выходить замуж за человека, который оставил Дафф с ребенком?»
Я, конечно, тогда ничего не понимала. Тетя Дафф поселилась в муниципальном доме, тогда как мы жили в частных, на условиях долгосрочной аренды. Возможно, не в роскошных домах, но и не в муниципальных. Еще одна загадка моего детства. Что плохого в слове «муниципальный»? «Заслуживающие бедности» ответили бы: оно пахнет рабочим общежитием, социальным пособием и, упаси ее ангелы, нищетой.
Детьми мы с Вирджинией проводили какое-то время у наших различных дядей и теток, чтобы хоть как-то облегчить жизнь матери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92