И после нее ни Аристофан, как бы широко
ни лились звуки его «концертов» лебедей на берегах
Гебра и муз на Олимпе, песни соловья в кустах и птичек
на ветке ясеня; ни Феокрит, искавший утоления своей
тоски горожанина в золотых грезах на лоне природы,—
никто не задел тех тончайших струн, которые необъясни-
мо связывают мир деревьев и животных, моря и ветров
с миром желаний сердца. Даже этот поэт в своих «Вол-
шебницах», даже Еврипид, всегда находившийся на вер-
шине всего нового в поэзии древних, когда он описывал
жизнь Федры, даже они лишь смутно догадывались о су-
ществовании такой связи. Следует к тому же иметь в ви-
ду, что речь идет о двух поэтах, еще помнивших Сафо.
До нее у истоков греческой поэзии мы обнаруживаем
один только неисчерпаемый гений творца «Илиады». Го-
мер, конечно, любил природу. Но, вероятно, правильнее
было бы сказать, что он ее знал, что он проник в ее не-
зыблемые законы, в ее строй, совершенно чуждый чело-
веку. Природа Гомера — это морские пучины, твердые
скалы, оглушительные грозы; она населена богами, име-
ющими человеческий образ, отражает изобилие жизни,
но, несмотря на это, природа не только 'Враждебна чело-
веку, но и непостижима. Бесчеловечная по своей сути,
она не способна привлечь к себе сердце человека: не в
ней может он найти утешение или просто отклик находя-
щих на него сомнений.
У Сафо природа, наоборот, свободна от мифических
образов, но вся населена явлениями — существами дру-
желюбными, отвечающими движениям души.
Сафо бдит в ночи, наедине со своей страстью.
Луна и Плеяды скрылись...
. . . . . . . . . А я все одна в постели.
(Там же, стр. 185, 80)
Луна заходит, исчезают знакомые созвездия, бегут
часы... Но Сафо все же не одна, так как с нею остается
ночь. С нею ночь и звезды, с ней цветы и пенье птиц, с
ней нежное тело девушек — с ней вся таинственная и
цветущая красота мира —и вот за пределами опусто-
шенных просторов поэзии страстей начинает проступать
иной, поэтический мир, в котором общение с природой вер-
нет поэта к радости.
Пустыня наконец заселена. Зов Амура слышится
среди роз и под звездами, в окружении всех красот мира.
Поэзия Сафо познает через горечь и сладость Эроса.
Этот бог-мучитель помещен ею в центр магического кру-
га. Суровый лик страсти, жестокость обнаженного же-
лания— все смиряет поэзия чарами явлений природы.
Эрос увенчан цветами. Конечно, и увешанный гирлянда-
ми он сохраняет свою жестокость, но теперь жестокость
наряжена, ее увенчала красота. Поэзия Сафо становится
еще более чуткой: Природа и Любовь прислушиваются
друг к другу...
Мы на пороге тайны. Темная сила, ломавшая члены и
жизнь, вдруг превращается в'наслаждение. Желание за-
гадочного прилива — отлива, тайное желание девушки,
высказанное в сокровенной глубине сердца, теперь осу-
ществлено в рассыпанных цветах, изящных танцах, му-
зыке, невинных играх. Тело тяжелеет в одиночестве ночи.
Приходит час, когда в красоте звездных потемок оно со-
вершенно изнурено. Снедавший его огонь затем превра-
щается в свет. Образ отсутствующей, связанный с ноч-
ным покоем, с мерцанием звезд, теперь освобождает
плоть от угнетавшей его тяжести и превращает в без-
граничный восторг длительное волнение, внушенное Эро-
сом. Пенье птиц, ароматы цветов, шелест ветвей, неж-
ные взгляды, прелесть тел — все это откликается на зов
желания. Я тебе даю ту красоту, которую ты ищешь, бе-
ри ее. Поэзия становится ликованием души, словно ее
основной чувственный тон внезапно и чудесно зазвучал
в гармонии стыдливости, прежде сопровождавшей его
неощутимо, в самом лоне чувственности...
Творчество лесбосской поэтессы — это момент встре-
чи. Природа и любовь встречаются здесь и проникают
друг в друга. В одном и том же дуновении поэзии сме-
шиваются свежее восприятие мира и жар любви.
Ты пришла. В добрый час. Я желала тебя.
Как вода залила мою душу, огнем объятую,
Привет, о Гиринна, привет тебе, равный...
Сафо уловила и выразила те ассоциации, которые
сливаются у нас в представлении о природе любви.
Волнение, испытываемое ею при виде красоты внешнего
мира, и нежность к подругам вплетаются в одну и ту
же поэтическую ткань.
Приводимый ниже более длинный отрывок, как бы ни
был попорчен сохранивший его нам папирус, все же
позволит лучше всего судить об -этом: в этих строках
одновременно отражены радость, которую приносят цве-
ты, и грусть любовной разлуки.
Нет, она не вернулася!
Умереть я хотела бы...
А прощаясь со мной, она плакала,
Плача, так говорила мне:
«О, как страшно страдаю я,
«Сафо! Бросить тебя мне приходится!»
Я же так отвечала ей:
«Поезжай себе с радостью
«И меня не забудь. Уж тебе ль не знать,
«Как была дорога ты мне!
«А не знаешь, — так вспомни ты
«Все прекрасное, что мы пережили:
«Как фиалками многими
«И душистыми розами-,
«Сидя возле меня, ты венчалася,
«Как густыми гирляндами
«Из цветов и из зелени
«Обвивала себе шею нежную,
«Как прекрасноволосую
«Умащала ты голову
«Мирром царственно-благоухающим,
«И как нежной рукой своей
«Близ меня с ложа мягкого
«За напитком ты сладким тянулася.
(Там же, стр. 168, 3)
В этих стихах Сафо словно уловила невидимые вол-
ны, которые идут из мира внешнего к нашему сердцу и
из нашего сердца к миру. Нынче поэзия уже знает — на
иной лад, чем химия, — что между нашим существом и
миром есть родство сущности субстанции.
В этом поэтическое открытие, которое принадлежит
Сафо и позволяет видеть в ее поэзии прообраз совре-
менной.
1 2 3 4 5 6 7