– Вот так, – ответил капитан, медленно съезжая назад. – Вон до того камня аж донесло.
– До того камня?
– А-га. Мама помидоры разбила…
Алина подождала, пока не уймется сердце.
– Ну и что дальше?
– Дальше? – эхом откликнулся Мазепа. – Дальше согласно закону всемирного тяготения поехали назад. А тут как раз «жигуленок». Ну и выходит, что наперерез ему. «Жигуленок», конечно, не трейлер, да и скорость уже не та, однако все равно, как сама понимаешь, неприятно. Особенно тем, кто в «жигуленке».
– Ну а дальше-то, дальше? – миг назад бледные щеки Алины все более разгорались.
– Она ж у меня на передаче была! – объяснил капитан. – Рычаг обломился, а ее ж на передаче заклинило. На прямой. Ну я и бросил сцепление…
Алина вообразила себе, как все быстрее несется «шевроле» не «шевроле» вниз по склону, практически падает…
…как бешено вертит капитан руль, чтоб миновать расселины и каменные глыбы, практически и не видные в почти уже полной тьме…
..:как беззаботно мчит наперерез «жигуленок», водителю которого и в голову не приходит смотреть на дорогу, на крутой, к автомобильному движению невозможный склон…
…как бросает вдруг капитан педаль сцепления и взвывает мотор…
…бешено крутятся колеса в направлении, обратном движению…
…выбрасывают, пробуксовывая, мелкие камешки, высекающие искры, извергают белый дым…
…как «шевроле» не «шевроле» на мгновенье как бы задумывается и… пропускает «жигуленка»…
…как вылетает Мазепа из машины, которая снова, теперь задом, принялась уже ползти по шоссе, и, обогнав, обогнув багажник, упирается руками в его металл с почти невозможной для человека силою…
…а сам тем-временем лихорадочно шарит ногою в поисках камня…
…как находится, наконец, этот камень и, брошенный под левое колесо, останавливает неостановимое, казалось, движение автомобиля…
– И удержал? – спросила Алина.
– Как видишь, – продемонстрировал Мазепа и себя, живого-невредимого, и «шевроле» не «шевроле».
– По крайней мере, безработица тебе не грозит. Будешь в цирке цепи рвать и гнуть подковы, – накопившееся в Алине напряжение требовало незамедлительной разрядки.
– Куда там… – махнул капитан рукою. – Знаешь, я потом что подумал? Если б в машине не было мамы, я бы всех этих чудес не совершил. Смирился бы с собственной гибелью. Подсознательно…
Алина вообразила, как капитан, остановив «шевроле» не «шевроле», открывает правую дверцу, улыбается одними губами старушке, залитой маринадом.
– Ну как, мама? Неплохо вожу, а? Пиф-паф ой-ой-ой? – и принимается собирать осколки стекла, выбрасывать из машины.
Богданову маму Алина еще не видела, но ей почему-то представляется, что та тоже находит в себе силы улыбнуться и сказать:
– Хвастунишка…
Подобрав один из разбежавшихся по всему салону помидоров, капитан ловко посылает его в рот.
– Богдан, Богдан! – ужасается мама. – Грязными руками!..
– Вот и все, – резюмировал капитан наиболее остросюжетную часть своего повествования и включил передачу, тронулся и стал дорассказывать уже в пути. – Достал переноску, залез под машину: шланги тормозные так чистенько подрезаны. И ведь знали же, с-суки, что я не один!
– Откуда знали? – спросила Алина.
– Они ж не во Львове это сделали: я б тогда и до дачи не доехал, – уже там, на месте.
– Здравствуйте-пожалуйте! – возмутилась Алина. – Такое безлюдье! Неужели не мог опросить-выяснить, кто тут ошивался?
– Во-первых, кого же опросить, у кого выяснить, когда сама вот говоришь: безлюдье…
– А во-вторых?
– А во-вторых, может я и без выяснений знал.
– Знал?!
– Все! – резко сказал капитан – Вопрос снят, тема закрыта! Как меня убивали, я рассказал. А кто убивал – это другой вопрос, обсуждению не подлежащий.
Алина уже в курсе была, что, если он так говорит, лучше всего к нему не приставать, но очередная смутная догадка мелькнула в ее голове.

Негр из Интерпола

Летом Алина, когда бывала дома одна, любила ходить в чем родила мама, сейчас же это имело добавочный смысл: приняв душ, благоухая шампунем, она, словно богатая покупательница в роскошном каком-нибудь магазине, капризно-внимательно окидывала взором разложенные вокруг наряды и украшения. Действительно ведь проблема: в каком виде показаться впервые родителям жениха, людям непростым, отставным артистам, некогда знаменитым во Львове. Проблема, впрочем, легкая, приятная, а по Алине не всякий миг можно было это сказать: тень какая-то покрывала вдруг ее лицо, задумчивость нападала, оцепенение, которое некоторого усилия стоило сбросить…
Такую вот как раз, оцепенелую, прижавшую перед зеркалом к телу платье, но отражения не видящую, и застал ее поворот дверного ключа. Некому было быть, кроме Мазепы, о котором она как раз и думала, и Алина спросила, не сдвинувшись с места:
– А ты знаешь? Я не верю тебе, что ты простил им эту историю с тормозами.
Капитан появился в дверях с огромным букетом, с тортовой коробкою, перевязанной лентой.
– Мне даже кажется, что ты… уже успел с ними рассчитаться. Иначе бы ты не был… таким.
– Каким? – поинтересовался капитан, подойдя к так и не обернувшейся ему навстречу невесте и нежно, легко провел пальцем по покрытой пушком позвоночной ее ложбинке – сладкая судорога передернула Алину.
– Влюбленным и беззаботным, – ответила она и отбросила платье. – Не трогай меня, Мазепа, не трогай. Поздно уже! – заметила, надевая халат. И продолжила: – И не только что не повел бы меня к маме – сам постеснялся бы на глаза ей показываться.
Мазепа отстал от Алины, упал в мягкое кресло.
– Ты меня как-то спрашивала, за что же я собственно не люблю журналистов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28