Матильда замешкалась с ответом, прикидывая в уме, скольким людям сможет заплатить.– Надо торопиться, милочка, – сказал хозяин, доставая бумагу и начиная писать. – Я напишу для начала, что тебе требуются десять стригалей и повариха.– Переправьте на девять, пожалуйста. Пег Райли приезжает кухарить каждый год, а ее муж Берт по-прежнему стрижет, – сказала она, чувствуя новый прилив тошноты и холодный пот на лбу.Фред присмотрелся к ней:– Тебе плохо, девочка? Присядь, я скажу жене, чтобы приготовила тебе чай.Матильда собралась с силами и подавила в себе приступ тошноты.– Со мной все в порядке, – сказала она, улыбаясь. – Не беспокойтесь, пожалуйста. А сейчас мне надо бежать: у меня еще куча дел в городе. Я вернусь за продуктами.Матильда пулей выскочила из магазина и свернула к маленькой церквушке на углу улицы. Забежав туда, она с облегчением опустилась на одну из боковых полированных скамей. Спина раскалывалась, ребенок бунтовал. Она пересидит здесь приступ в прохладе, пока ее никто не видит.– Это не Матильда Томас? Очень хорошо, что ты зашла, девочка. Что-то ты выглядишь нездоровой…Матильда огорченно вздохнула. Она так надеялась, что отец Райан сейчас находится где-то в поездке по отдаленным фермам! Они были довольно близко знакомы: отец Райан часто заезжал в Чурингу, когда мать была жива. Последний раз они виделись, когда два месяца назад он приезжал прочесть молитвы над могилой Мервина.– Здравствуйте, святой отец.– Как ты справляешься там совсем одна? Ведь Чуринга – очень большая ферма. Ты, наверное, собираешься продать ее?– Нет, не собираюсь, святой отец, – покачала головой Матильда.– Не уверен, что бог одобрит твое решение. Это слишком большая ответственность для твоих юных плеч! – Его голос с явным ирландским акцентом раскатисто взвился к сводам церкви.Матильда слышала эти слова в последнее время слишком часто.– Я и при отце большую часть времени проводила одна, и вы прекрасно это знаете! Я делала всю ту же работу, что и сейчас! Почему это так всех взволновало именно теперь, не понимаю? Со мной Габриэль со своими сородичами. Они мне помогают.– А, Габриэль! – улыбнулся священник. – Заблудшее дитя господа – и не очень надежное, полагаю, как и все его родственники. Говорят, они имеют склонность исчезать время от времени.– Пусть исчезают, святой отец. Все мы нуждаемся иногда в том, чтобы свободно уходить и возвращаться, – устало сказала Матильда, вставая на ноги. – Ну все, мне пора. Надо упаковать продукты и возвращаться в Чурингу.– Ты не хочешь исповедаться мне, Матильда? Это не займет много времени.Матильда решительно покачала головой. Бог и так знает ее грехи, при чем здесь отец Райан?– Нет времени, святой отец. Может, в ваш следующий визит…– Ты всегда так говоришь, – грустно улыбнулся он. И с тревогой посмотрел на ее бледно-зеленое лицо. – Ты уверена, что у тебя все в порядке, девочка?– Немного устала, только и всего. Надеюсь, вы как-нибудь заедете ко мне.Матильда вышла из церкви и поспешила к магазину. Чем скорее она уберется отсюда, тем лучше. Здесь слишком много пытливых глаз и фальшивого сочувствия.Фред Патридж грузил последние продукты в ее повозку. Два его маленьких сына, спрятавшись за юбку матери, стоявшей в дверях, во все глаза следили за ее появлением.Девочка проверила по списку все сложенное в повозку.– Я добавил пару вещей, которые, думаю, тебе пригодятся, – сказал, криво улыбаясь, Фред. – Гвозди, бечевку и одну упаковку корма для цыплят. Жена тоже кое-что запаковала вот в этот мешок. Думаю, ружья Мервина того стоят, – выпалил он, краснея и глядя куда-то поверх плеча Матильды.– Спасибо, – сказала Матильда, забираясь в повозку и беря в руки поводья.На ее свист Блю показался из-под крыльца магазина, где, очевидно, охотился за крысами. Она мягко стегнула поводьями по спине Леди, и повозка медленно тронулась с места. Матильда выехала на пыльную дорогу, мечтая поскорее убраться из этого городка, где все жители, она была уверена в этом, приникли сейчас к окнам, а мужчины высыпали из пивной и стоят на веранде, обсуждая ее дела. Она гордо вскинула голову. Пусть думают что хотят! Она будет поступать так, как считает нужным. И отныне и навсегда никому не будет должна ни пенни!
Дженни лежала, уставившись в потолок. Она пыталась поставить себя на место одинокой беременной девочки, которой не с кем было не только посоветоваться, а просто перекинуться словом.Она и сама знала, что такое одиночество, когда не на кого опереться и ты вынужден прятать все чувства глубоко внутри. Дженни прекрасно помнила свой страх при виде грозной сестры Мишель. Все монахини приюта были грубыми и быстрыми на расправу, но только сестра Мишель внушала ей настоящий ужас.– Ты дитя дьявола, Дженнифер! Именно поэтому он оставил на тебе свою метку! – шипела она, тыча пальцем в ее родинку на виске.Дженни поморщилась, подавляя в себе застарелую детскую реакцию на этот знакомый пронзительный голос. До сих пор она не могла заходить в католические соборы и слышать звук органа без ужаса и дрожи. Эти звуки вызывали в ней непроизвольное желание спрятаться от всех или исчезнуть вообще.Девушка стремительно поднялась с кровати и подошла к окну. Ей надо было сбросить с себя тяжелый гнет прошлого, но она знала, что этот ужас останется в ней навсегда. Счастье, что тогда, в детстве, от этого оглушительного одиночества ее спасло появление в приюте Дианы.Брошенную, плачущую четырехлетнюю малютку нашли на ступеньках приюта с запиской в кармане поношенного платья: «Ее зовут Диана. У меня нет больше денег, чтобы ее кормить». Дженни со слезами на глазах вспомнила, как малышка рыдала всю ночь в спальне, пока она не решилась и не нырнула к ней в постель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138