Когда подписала протокол и поднялась с кресла, Карина Арменовна спросила у следователя:
— А вы уверены, что Маше не нужна защита, как свидетельнице?
— Защита? — задумался господин Ягодкин. — Все равно она ничего не слышала и никого не видела.
— Но убийцы этого не знают, — резонно заметила модельер. — Вдруг решат, что она их видела.
— М-да, ситуация интересная, — признался следователь, однако выразил надежду, что страхи госпожи Мунтян напрасны. — Думаю, работали по „заказу“. Он выполнен — что еще?
— Но кому наш Мансур помешал? — спросила Карина Арменовна.
— Будем разбираться, — вздохнул Ягодкин, и по его вздоху даже я поняла, что дело бесперспективное.
— Понятно, — сказала на это госпожа Мунтян и вызвала секретаря Фаю. Милая, нашу Машу отправьте на моем автомобиле туда, куда ей надо.
— А завтра? — спросила я.
— Что завтра?
— Занятия. Я прихожу на занятия?
— А почему бы и нет, — ответила Карина Арменовна. — Работаем в прежнем режиме. Жизнь продолжается, Маша.
С этим трудно было не согласиться. Я жила, и жизнь вокруг меня бурлила. Выйдя в коридор, я обнаружила, что первый шок от трагического ЧП прошел, и многие сотрудники вернулись к обычным делам: из просмотрового зала звучала бравурная музыка, в гримуборных смеялись, старенькие уборщицы перевозили тележки с бельем и одеждами, пробегали повизгивающие детишки, похожие на херувимчиков…
Я шла за Фаей, говорящей по мобильному телефону с личным водителем госпожи Мунтян, и мне казалось, сейчас неведомый режиссер кино скажет: „Конец съемок, всем актерам спасибо“, и… Мансур, стирая клюквенный сок с рубахи, оживет и обратится ко мне с виноватой улыбкой, мол, прости, Маша, вина не наша, что публике требуются страшилки. Увы, этого не произошло: жизнь не имеет дублей.
У парадного подъезда Центра моды уже находилась представительная „Волга“. За рулем находился пожилой водитель Василий Иванович, как его назвала Фая. Усами и хитроватым прищуром он напоминал партизана времен Отечественной войны, портрет которого я видела в школьном учебнике истории.
— Куда едем, дочка? — спрашивает, когда я занимаю место на заднем сидении.
Я называю адрес, и машина начинаем движение. Когда мы выезжаем на Садовое кольцо, Василий Иванович спрашивает о том, что случилось в Центре, уж больно Карина Арменовна расстроилась. Я объясняю причину такого состояния.
— Допрыгался татарчонок, — говорит на это шофер, — на кочках.
— В каком смысле? — удивляюсь.
— Вся эта мода, дочка, — отвечает с брезгливой усмешкой, — большое болото. Красивое такое болото, когда его не трогаешь. А коли туда заступил… Можно, конечно, прыгать по кочкам — до поры до времени. А потом все равно, — махнул рукой, — каюк! Булькает то болото, пузырится, дочка, сероводородом тянет…
Вот такая правда жизни от старого „партизана“, бродящего по „лесам и болотом“ Высокой Моды. Поверила ли я ему? Конечно, поверила, однако его заключения были для меня пустым звуком. Так ребенок не верит в то, что может обжечь руку о кипящий чайник, пока сам не заполучит болезненный волдырь.
Посчитав, что его слова меня не убедили, Василий Иванович продолжил излагать свой взгляд на тему, его волнующую.
По его утверждению, в „моде“ он уже лет двадцать пять — по молодости трудился на такси, потом устроился на „не пыльную“, как казалось, работенку: возить господ модельеров. На скольких он насмотрелся — книгу сочинять можно.
— Нормальных там, дочка, нету, — говорил Василий Иванович. — Разве что Карина ещё в форме. А так — кто пил, как лошадь, кто ширялся до смерти, кто гулял с мальчиками, а кто с девочками. А одеваются… Модэ-э-эрн, мать их! — Брезгливо поморщился. — Помню одного. Я его называл „фантомасом“. Лысый-лысый и весь в зеленом, даже очки зеленые. Глаза навыкате — страх господний. Кутерье, тьфу!..
Я не понимаю, почему мне все это излагают, и задаю вопрос по этому поводу. Добродушно кашлянув, Василий Иванович объясняет, что такие, как я, летят на красивый огонь „моды“, как бабочки на опасное пламя, и обжигаются. Не обожгусь, самоуверенно заявляю. Старый шофер качает головой, мол, говори-говори, а я посмотрю. А что смотреть: есть я и есть мое желание войти в незнакомый мир…
И не успеваю закончить мысль — машина тормозит на светофоре. Я вижу, как в застопорившемся потоке автомобилей двигается группа подростков, державших в руках кипы глянцевых журналов и книги.
— А что они делают? — задаю вопрос.
— Бизнес на дороге, — хмыкает шофер. — Продают печатную продукцию.
— Я куплю журнал, — сообщаю, — мод.
Василий Иванович смеется: эх, молодежь, хоть кол чеши на голове, а все делаете по-своему. К открытому окошку подбегает рыжеватый, щербатый, бомжевидный мальчуган лет десяти. Правда, глаза у него, как у взрослого.
— Что там у тебя?
— А чего желаете?
— Журнал мод.
— Пожалуйста, — ухмыляется с некоей двусмысленностью, на которую я не обратила, каюсь, должного внимания. — У нас все есть.
Тиснув мне два цветных журнала и получив за них плату, малолетний торгаш буквально проваливается сквозь землю. Наша машина начинает движение, и я открываю журналы. Лучше бы я этого не делала. Я же просила журнал мод! А тут словно обухом по голове — более точного определения трудно придумать.
Короче говоря, эти журналы оказались порнографическими. Держа их в руках, я испытала странное ощущение, будто некая разрушительная сила пытается вмешаться в мою судьбу. Не слишком ли много историй, гаденьких и страшных? Страшная история — убийство фотографа, а гаденькая — с этими журналами. А может это игры маньяка и „поклонника“?
— Что такое, дочка?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101