Может быть, это дало ему несколько лишних мгновений. Зрение успело перестроиться, он смотрел теперь сразу на все.
Сотканный из света и теней, слева медленно появлялся зверь... огромная голова и немигающие глаза, глядящие пристально и тупо. Мардонотавр, мелькнуло в глубине сознания. Зверь двинулся вперед, возникла лапа – почти человеческая.
Император опустил перед зверем тяжелый занавес, присел, напрягаясь как бы для прыжка. Зачем ты здесь? – спросил выставленной вперед ладонью. Занавес прогнулся под напором лапы и головы, он не выдержит долго, и тогда... тогда надо биться, биться против Мардонотавра, почти неуязвимого как для волшебства, так и для огня, и это будет короткий бой... но вдруг зверь замер. Там, где он касался занавеса, поплыли желтые пятна, обращаясь в чье-то лицо. Зверь неохотно отодвинулся на вершок, полуобернулся. Лицо обозначилось четче. Рот приоткрылся и что-то произнес – сухо и властно. Почему? – неслышно прохрипел зверь. Тот, кто говорил с ним, ответил, но император не понял ответа.
А зверь – отошел. И исчез, растворился в тенях и отблесках света...
И что-то пропало еще. Император не сразу понял – это затих вой в его собственном черепе. Ошеломленный тишиной, он чуть было не расслабился. Он, наверное, и расслабился бы, но просто не успел.
Турвон вдруг вскрикнул. Ничего человеческого не было в его голосе... Он сидел чрезвычайно прямо, и теперь своим перестроенным зрением император увидел, почему. В тело Турвона что-то стремительно врастало. Дерево. Ствол распирал чрево, сучья проталкивались в кости, ветви врывались в мускулы, побеги шевелились под кожей. Только однажды император видел подобное...
Он уже знал, что здесь произошло, и знал, что ничего не сумеет поправить, и остается лишь позаботиться о том, чтобы уйти невредимым. Потом он разложит свое знание на слова... А сейчас... несчастный Турвон.
Император собрал занавес в огненный ком. Бросил этот ком в Турвона.
Удар милосердия.
Плоть вспыхнула желтым чадным пламенем и испарилась, слетела, обнажив ослепительный искореженный скелет, вплетенный в чудовищно кривое черное колючее деревце, порождение невообразимо глубоких пещер царства мертвых. Каменное деревце... Успело оно поглотить Турвона, нет ли – теперь уже все равно. В любом случае его нельзя оставлять здесь. Прости, Турвон... Даже двойное твое предательство не заслуживает подобной кары.
Тени шевельнулись. Все вокруг расширилось мгновенно, стены оказались в бесконечности – будто устали сдерживать это замкнутое, чудовищно напряженное пространство. Теперь нельзя было ни ошибаться, ни торопиться, ни медлить. Император замер на секунду, задержал рвущееся дыхание – и необыкновенно плавным быстрым движением, будто забрасывая внахлыст легкую гибкую удочку, – поднял обе руки и поймал тянущуюся к нему нервную алую нить...


* * *

Под утро горячий ветер стих, и в низинах, не прогревшихся за эти два дня, собрался густой душный туман, пахнущий мокрой баней. То ли от росы развезло землю, то ли не просохла она еще после дождей... Пушки вязли, их тащили и разворачивали на руках, сами увязая по щиколотки. Наконец все было готово.
В светлых сумерках Алексей еще раз шагами измерил расстояние до дальнего мостика, с неудовольствием отметил, что оно все же больше, чем казалось поначалу – триста десять шагов. Пули долетают на такое расстояние еще способными ранить, но слишком уж велико рассеивание, большая их часть уйдет в землю или свистнет над головами... надо будет что-то придумывать.
Потом. Но для этого – нужно выжить сегодня. И завтра. И не позволить совести загрызть себя.
Он вдруг понял, что остался один. Мостик, достаточно короткий, мокрый до черноты, истоптанная, в коровьих лепешках, земля по обе стороны от него, заросли конского щавеля и осоки внизу, о двух тупиках дорога, безмолвный ручей... Ни из чего не следовало, что где-то вообще существуют люди. Звери и птицы. Дома, деревни, города, корабли. Все это могло быть всего лишь тяжелым сном... Или напротив – счастливым сном.
Или вообще не быть.
Точно так же он оказался в одиночестве там, в Кузне, у Мантика, когда пришла Ларисса. Все исчезло, и он оказался один на один с судьбою. Очень странной судьбою, ведь он выбрал тогда совсем другое, вовсе не то, что происходит...
В этот момент робко тронули тишину утренние птицы. Утро, радостно и недоверчиво сказала одна. Утро, утро, ранннь, – отозвалась другая. Они просыпались повсюду, не будя, а лишь приветствуя друг друга и восходящее солнышко. Так весной, и летом, и осенью просыпается деревня.
Алексей повернулся и пошел наугад, осыпаемый птичьими трелями. Он знал, что шагов через пятьдесят наткнется на кого-нибудь из свой сотни... знал, но не очень-то верил. И когда ни на кого не наткнулся, то не встревожился даже, потому что так оно и должно было оказаться. Он прошел и сто, и двести шагов, и двести пятьдесят, и перешел второй мостик – никого не было ни видно, ни слышно. Потом тихо заржала лошадь, совсем рядом, будто над ухом. Алексей даже вздрогнул. А потом в воздухе резко запахло чем-то странным, тяжелым, напоминающим о болезни. Он остановился и тронул Аникит. Рукоять была холодная, будто чужая.
Воины стояли к нему спинами, над чем-то нагнувшись, невнятно переговаривались. Алексей подошел, тронул кого-то за плечо. Ему молча дали пройти.
В высокой траве лежал мальчик лет десяти. Он полз от леса к ручью и то ли потерял сознание, то ли умер. Алексей уже было выпрямился, чтобы велеть кому-нибудь вырыть быстренько могилу и похоронить ребенка, но –

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16