Известно о них
крайне мало. Еще здесь бывает прикрепленный к отделению кузнец Петрушин.
Из этих и выбирай, Гуров. Если даже никто из них не убивал, все равно
хотя бы косвенное отношение к убийству иметь должен. Так ему вчера говорил
Константин Константинович. Анкетные данные всех работников тренотделения
Гуров выписал из протоколов допросов, подшитых в уголовном деле.
Результаты экспертизы им неизвестны, все, кроме убийцы, естественно,
считают, что произошел несчастный случай.
Тихо в конюшне, уютно, лошади шуршат в денниках, изредка всхрапывают
или трутся боком о перегородку. Идиллия. Человека убили, и все тихо,
спокойно. Мастер занят своим делом, конюх - своим, остальных вообще не
видно. Гуров прошел до конца конюшни, насчитал шестнадцать денников с
одной стороны, соответственно столько же - с другой.
Знаменитый рекордист и дербист Гладиатор от своих соседей внешне не
отличался - темно-гнедой, статный и выхоленный. Гуров взглянул на него
мельком, не стоило останавливаться рядом с местом убийства, ведь кто-то
может наблюдать за ним, "писателем", со стороны. Кто-то, имеющий отношение
к убийству, напряжен и нервен, он подозрителен, может элементарное
любопытство истолковать по-своему. Тогда легенда Гурова, конспирация и
весь план розыска полетят к черту. План? А в чем он, собственно, состоит?
Познакомиться с людьми, постараться понять их. Все было ясно и понятно в
кабинете Константина Константиновича. Здесь же с тобой и разговаривать-то
никто не хочет. Попробуй разберись.
В конце конюшни две расположенные друг против друга комнаты. В правой
отдыхают наездники. Гуров заглянул. Наездники отдыхали в полном смысле
слова, сладко спали, один даже храпел. На столе пакеты с молоком, мятая
газета, хлеб, колбаса. В комнате напротив пусто, резиденция начальства.
Григорьева Нина Петровна, двадцать восемь лет, незамужняя... Гуров вошел,
сел около круглого стола, покрытого красной плюшевой, кажется пыльной,
скатертью, огляделся. Говорят, вещи рассказывают о человеке правдивее, чем
он сам. Что же, начнем, слева направо, по часовой стрелке, как при обыске.
У стены, рядом с дверью, огромный деревянный сундук. Лет сундуку
столько, что его вполне можно назвать историческим. На сундуке стояли
вполне современные весы. В углу, по другой стене - комод. Не шкаф, не
сервант, а комод - дубовый, резной. Он брат, племянник, возможно, отец
сундука. Ну, еще вот стол, на который он, Гуров, облокотился. На нем
приемник, молодой сравнительно, сорока лет не будет. Вазочка с
очаровательной восковой розочкой, на лепестках пыль. Дорожка-половичок,
между комодом и шкафом половичок хорошо смотрится. Напротив двери окно,
при поверхностном осмотре - его не открывали и не мыли... в этом-то году
уж точно. Главное украшение комнаты - картина. Она висит на стене. На ней
изображен конь. Плоский, мертвый конь сундучно-комодного цвета.
Что же можно сказать о хозяйке такой комнаты? Конечно, Григорьева
здесь не живет, но ведь какое-то время проводит? Гуров сделал в блокноте
несколько пометок, услышал у входа в конюшню цокот подков, голоса, вышел
из комнаты. На фоне яркого проема распахнутых ворот были четко видны
лошадь, коляска и человеческие фигуры.
Лошадь, на которой приехала Григорьева, была вся в мыле. Наездница и
конюх быстро распрягли, Коля повел лошадь прогуливать, а Григорьева, даже
не взглянув на Гурова, сказала:
- Помогите мне.
Он понял, что надо откатить коляску, и тут же убедился, что она
совсем не такая изящная и легкая, какой выглядит со стороны. Григорьева
была невысокого роста, с чуть косолапой походкой, шлем закрывал волосы,
поднятые очки - лоб, лицо было грязное и злое. Гуров смущенно отвел глаза
и стал наблюдать, как конюх Коля подвел лошадь к расположенной неподалеку
площадке, в центре которой торчал столб с приделанными к нему параллельно
земле шестами. Сооружение напоминало детские карусели. Конюх пристегнул
лошадь к концу шеста, и она пошла по кругу, тряся головой, роняя хлопья
пены.
Наездница возилась со снаряжением и украдкой разглядывала гостя.
Чистенький, вылощенный, похож на эстрадного артиста. Лицо растерянное,
удивленное, а уж молод-то, двадцать два, двадцать три, не больше. Лева
действительно выглядел моложе своих лет и от этого еще больше стеснялся.
Нина оглядела свой покрытый пылью мужской костюм, который делал ее похожей
на водолаза.
- Эй! - умышленно грубо окликнула она Гурова. - Писать сюда пришли?
- Простите? - Гуров залюбовался лошадью, которую мыл конюх. Он вылил
на нее несколько ведер воды, теперь чистил, а она фыркала, раздувала
ноздри, блестела шелковыми боками, была нереально красива, будто
пожаловала сюда прямо из сказки.
- Неужели ее может кто-то обогнать? - забыв, что к нему обратились с
вопросом, пробормотал Гуров.
- Это Лотос. Ленька, - подчеркивая мужской пол, насмешливо сказала
Григорьева. - Ленька лодырь, еще не жеребец, а так себе. Кроме королевских
кровей и таланта, ничего нет.
- Чего ничего? Разве талант...
- На одном таланте далеко не уедешь, - Нина ударила хлыстом по сапогу
и рассмеялась. - Запомните и деньги на этого бездельника не ставьте.
Гуров задрал подбородок и высокомерно оглядел наездницу. Он мгновенно
забыл, что он инспектор уголовного розыска, "писатель", расследует
убийство, что ему нужны хорошие, доверительные отношения, что он
разговаривает с мастером-наездником, хозяйкой тренотделения, в котором ему
необходимо провести не один день.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11