Заклинание, о котором шла речь, было цыганским суеверием, и я
неохотно, но все-таки согласился на этот обряд. Когда мы разметили
площадку для фундамента, и Энди уже занес лопату, чтобы воткнуть ее в
землю, Ральф схватил его за руку, вырвал инструмент, осторожно отмеряя
шаги, прошел к центру участка. Он четыре раза вонзил лопату в землю и
вытащил прямоугольный кусок торфа.
- Земля эта имеет четыре угла, таким будет дом, стоящий на ней. Земля
сия богата, и богато будет жилице, стоящее на ней. Здравие, счастье,
изобилие и долгие годы да поселятся в этом доме.
- Вспомнив это, я спросил:
- А ты не можешь заколдовать сердца Пиклов? - Магитабель слишком
хороший работник - в доме, на поле. Мои чары не для таких упорных, -
ответил он, будто втолковывая обычную истину.
- Ладно, бери лошадей, поезжай по поселку, собери все поручения. Что
касается меня, купи мне покладистую лошадь.
- Куплю самую лучшую, даже если придется отдать всю выручку от шкур.
- Не глупи. Лучше побереги свои денежки, пока не влюбишься в
кого-нибудь.
Его белые зубы блеснули:
- Я уже вышел из возраста Саймона. Чем одна баба отличается от
другой? Все они одинаковы в темноте. - И оставив меня размышлять над этой
грубой истиной, он удалился. Следующие несколько дней он был занят сбором
заказов на соль, ткань, порох, иглы, а также получал послания для друзей в
Салеме и на случай, если представится оказия передать письма кораблем в
Англию, случись в бухте судно, экипаж которого согласится на подобное
поручение.
Саймон, в подавленном состоянии, молчаливо присматривал за упаковкой
шкур и провизии на дорогу. Ясным осенним утром, когда воздух был подернут
легкой морозной дымкой, они отправились в путь. Проехали Проход, ведущий
из долины, и исчезли из виду. Внешний мир казался нам столь далеким от
Зиона, что возобновление контактов с ним дало мощный толчок нашему
воображению. Странно уже было представлять себе, что живут люди в Форте
Аутпосте и Санктаурии, и в Нитсхеде, и в Колумбине, и в Салеме - люди,
которые считали свои крохотные поселения центром вселенной, для которых
Ральф и Саймон будут казаться пришельцами с края земли. Столь же странно
было размышлять над зовом крови. Ведь из всех обитателей Зиона одни только
цыгане не захотели владеть собственной землей и снова отправились
странствовать. Думая об этом, я заметил Джудит, не спускавшую глаз с
братьев, которые удалялись от нас, пересекая мост.
- И ты хочешь с ними? - полюбопытствовал я.
Девушка продолжала глядеть на исчезающие в дымке фигуры, пока они
совсем не скрылись из виду. Затем, не поворачивая голову в мою сторону,
она сказала:
- Вы ведь сами знаете, хозяин.
Из уст Ральфа, Саймона, или даже Энди, который перенял эту манеру
цыган, слово "хозяин" не значило ничего, не больше чем "Филипп" или
"Оленшоу" в обращении других людей, но Джудит произносила его всегда очень
покорно. Мне не удалось скрыть своего раздражения:
- Сотни раз просил тебя не называть меня так.
Цыганка повернулась ко мне, не отрывая ног от земли, казалось, что
тонкий гибкий стан ее вращался на оси хрупкой талии.
- Что в этом такого? Вот меня можете называть хозяйкой, сколько
угодно.
С этими словами она скрылась в доме, оставив меня, онемевшего от
удивления.

Четыре дня спустя я взял ее в свою постель. Это был ужасный и
неразумный поступок. Я не любил Джудит. Сердце мое принадлежало Линде. Ни
на мгновение мои чувства к Линде не ослабевали, они были такой же частью
меня самого, как моя больная нога. Я, конечно, мог придумывать тысячи
оправданий своему безумию, но ничуть не стремился обмануть самого себя.
Во-первых, виной тому было время года, опасное своим буйством красок,
обреченных на скорое увядание и своей недолговечностью пробуждающее даже у
самых легкомысленных людей мысли о бренности бытия, недолговечности
молодости и близости последнего часа. Кроме того, рядом со мной была
девушка, готовая упасть в мои объятия. Были живы еще воспоминания о той
ночи, когда она спала у меня на плече, и о множестве других мелких
событий, которые произошли с того времени. - Знай я тогда то, что известно
мне сегодня, пусть в тысячах темных закоулков моей жизни подстерегали бы
меня тысячи молодых цыганок, я овладел бы каждой из них, не испытав и не
позволив себе испытать при этом то рвущее душу, раздирающее, унизительное
раскаяние, которое я почувствовал в ту ночь, когда понял, что моя измена
самому себе может сравниться только с изменой Линде.
Начнем с того, что я не был вполне трезв. В столь часто цитируемой
Эли догме, наверное, есть немного здравого смысла: "Вино - насмешник,
крепкие напитки - безумие". Майк заказал Ральфу новую партию спиртного, и
как только цыган покинул Зион, принялся опустошать свои заветные запасы. И
я, член совета старшин, пил с ним, коротая вечера в своей незавершенной
гостиной. И по мере того, как я пил, раздвигались и рушились серые стены
моего скучного быта, и мне снова приходила на ум циничная философия
Ральфа: "Все они одинаковы в темноте". Мог ли оспаривать справедливость
этой истины, я, который не знал, что таит в себе ночь? Ведь это могло
оказаться сущей правдой. Тогда я просто даром растрачивал свою жизнь,
расточал силы и энергию ради того, что, правда под другим именем, стучало
в мою дверь. Откуда мне было знать? Я подумал о своем отце:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99