Я встряхнул ее.
– Нэнси! Нэнси! Прекрати!
Она вздрогнула, печально улыбнулась и отступила назад.
– Мужчинам ведь всегда без разницы. Вам-то чего беспокоиться?
– Мне надо возвращаться. Приятно было с тобой повстречаться.
– Спасибо, – вежливо отозвалась она. – Приезжайте ко мне еще. – Она выпрямилась, словно ребенок, готовящийся отвечать урок. – Когда вы туда вернетесь, скажите моему о-о-от... скажите ему, что я хорошо себя веду. Передайте, что... я получаю хорошие отметки.
– Передам, конечно.
– До свидания.
Я прошел сотню футов до тропинки, затем обернулся и снова взглянул на Нэнси. Она погрозила мне кулаком и закричала:
– Спросите у этой Пэтти Макгрудер, почему она все время держала меня взаперти? Спросите у этой чертовой суки!
Пройдя половину пути, я остановился и прислонился спиной к дереву, ощущая странную слабость в коленях. Закурил сигарету, сделал одну затяжку и отбросил ее в сторону.
Стэн Берли разговаривал с Дэной в своем маленьком кабинетике. Он встал, принес мне холодного чаю и спросил:
– Ну, как дела?
– Сам не знаю. С памятью у нее вроде неплохо. У меня чуть сердце не разорвалось, когда я слушал, как она пытается назвать его отцом. Что это за сукин сын? Он же ее загубил. Хорошего человека, по-моему, загубил.
– Она тебе помогла?
– Не знаю. Мне надо все проверить. Стэн, она стала ко мне приставать напрямую.
Он вскинул свои густые обезьяньи брови:
– Несколько рановато. Буду за ней внимательно наблюдать. Спасибо, что сказал.
– И что с ней дальше будет?
– Не знаю. – Он провел рукой по лицу. – Вспышки агрессивности вроде бы не усиливаются, но периоды апатии становятся глубже и длятся, кажется, немного дольше. А когда она выходит из них, у меня возникает такое чувство что... ее стало чуть меньше. Она не помнит некоторых песен, которые знала месяц назад. Становится менее опрятной. Думаю, мы будем держать ее здесь столько, сколько сможем. Она так любит пляж! И не выносит, когда ее ограничивают. Я пытаюсь создать у нее иллюзию свободы. Возможно, в каком-нибудь крупном институте и смогли бы приостановить развитие ее болезни, но все равно до социальной реабилитации было бы далеко. Хотя она ни для кого не опасна. Она жертва. Он сделал ее жертвой.
– А что случилось с ее матерью?
– Погибла вместе с любовником во время пожара в отеле, когда Нэнси было семь лет. У Нэнси крепкий организм. Боюсь, это еще долго будет тянуться, после того как она начисто лишится разума. Может, лет сорок или даже больше. У нее еще есть брат. Старший и, судя по всему, чрезвычайно добродетельный. Рад был снова с тобой повидаться, Трев. Мы с мисс Хольтцер приятно побеседовали. Знаете ли, странно все же устроен этот мир: мы можем защититься от врагов и даже от друзей, но от своей собственной семьи – никогда. Эту бедняжку в семь лет поместили в пансион. В четырнадцать она уже спала с мужчинами, в пятнадцать перенесла алкогольный психоз в легкой форме, а в шестнадцать прошла первый курс шокотерапии... Ну, ладно, я пошел красить стулья. Это мое лекарство от депрессии и возмущения. Приезжайте в любое время – говорю вам обоим!
В городе мы заехали пообедать в рыбный ресторанчик. Нам досталось уединенное местечко в углу. Я рассказал Дэне о судьбе Сонни Кэттона, о фотографиях, присланных отцу Нэнси, о пощечине, о враждебном отношении к чете Макгрудеров и о последнем странном замечании Нэнси.
– Судя по вашему рассказу, приятного было мало, Тревис.
– Да уж. Не знаю даже, почему меня все это так потрясло. Наверное, потому, что она с виду такая здоровая, цветущая, чистая. Производит впечатление милой, запутавшейся девушки, и кажется – вот если взять ее с собой, любить, хорошо с ней обращаться, то она придет в норму. Даже не верится, что это настолько безнадежно. Возможно, Кэттон был последним человеком, кому удалось бы помочь ей выбраться, но неподходящий оказался тип. Видимо, девушка здорово походила по рукам, и никто не сделал ей добра.
Я рассказал Дэне и о Карле Абеле. Уголки ее решительного рта изогнулись в иронической усмешке.
– Благородный рыцарь гор. Я с ним как-то встречалась, незадолго до той самой их поездки в домик Чипманов. Я тогда работала у Ли всего несколько недель. Он был прямо-таки великолепен. Светлые волнистые волосы, широченные плечи, загорелое лицо, сшитый на заказ пиджак спортивного покроя, широкий шелковый галстук и легкий немецкий акцент, который он явно имитировал. Волосы чуть длиннее, чем принято. И легкая волна. Ну, вы представляете. Отменные, белоснежные зубы и очень европейское рукопожатие. Типичный, даже, пожалуй, чересчур типичный голливудский жеребец.
– А у этого жеребца хватило бы ума шантажировать Ли?
– Сильно сомневаюсь. В любом случае сам бы он до такого не додумался. Его могли угрозами втянуть в это дело. Думаю, если в на него как следует надавили, он бы сломался. Хотя... Использовать этого слабака подобным образом – несусветная тупость. А того, кто все это заварил, дураком не назовешь.
– Есть какие-нибудь соображения?
– Мне кажется, важно понять, кому из присутствующих там было что терять – деньги, репутацию или что-нибудь еще? Ли, дочке архитектора и Макгрудерам. Остальные: Кэсс (по всей видимости), Сонни с Уиппи, мальчики-студентики и Карл – мелкие рыбешки, из-за них не стоило затевать всю эту возню.
– Согласен. Давайте дальше.
Она пожала плечами.
– А что дальше-то? Мы знаем, что с двумя из этой троицы вступали в контакт. Ли заплатила. Мистер Эббот, судя по всему, нет. Позднее мы выясним насчет Макгрудеров. По-видимому, нам стоит съездить в Сан-Франциско. До или после встречи с Абелем?
– После.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61