..
Кресла и кушетка были распороты и выпотрошены, набивка клочьями разбросана по полу. Ножки стеклянного кофейного столика были откручены. Располосованные репродукции картин валялись рядом с пустыми рамами. Вывороченные металлические внутренности радиолы рассыпаны по полу. Даже портьеры были сорваны, как и абажуры ламп. Керамические цоколи обеих настольных ламп были разбиты вдребезги.
Кухня выглядела еще хуже. Консервные банки были вскрыты, их содержимое — вывалено в кухонную раковину. Холодильник буквально разворочен, вокруг него валялись разодранные куски изоляции. Линолеум был сорван и поднят большими, искромсанными по краям листами. Посреди этого хаоса стоял стол с остатками неоконченной трапезы — бифштексы с картошкой и спаржей. Казалось, на квартиру обрушилось какое-то стихийное бедствие — землетрясение, ураган, наводнение.
Я вошел в спальню. Пружинный матрац двуспальной кровати был разодран в клочья, даже деревянную раму кровати разломали на куски. Изрезанные в лохмотья мужские пиджаки и женские платья были свалены в кучу на дне гардероба. Среди них виднелись остатки белых больничных халатов. Выдвижные ящики туалетного столика валялись на полу, рядом с осколками выбитого из рамы зеркала. В комнате едва ли осталась хоть одна целая вещь, и ничего, что указывало бы на личность жильцов. Ни писем, ни записных книжек — ничего. Точно налет плесени, руины покрывал тончайший слой утиного пуха из распоротой подушки.
Ванная комната находилась сбоку от маленького холла между спальней и гостиной. Я на секунду задержался в дверях ванной, нащупывая выключатель. Я нажал на рычажок, но свет не зажегся. Вместо этого раздался мужской голос:
— Я держу тебя на мушке, а ты меня не видишь. Брось пистолет!
Я напряг глаза, вглядываясь в темноту ванной. Я увидел отблеск света на металле, но это вполне могла быть какая-нибудь труба. Не слышно было никакого движения. Я бросил пистолет на пол.
— Умница, — сказал голос. — А теперь стань спиной к стене и подыми ручки повыше.
Я повиновался. Из темной комнаты появился высокий мужчина в широкополой черной шляпе. Он был тощ как скелет. Лицом он смахивал на покойника: бледная кожа туго обтягивала остро выпирающие скулы, уголки синеватых губ были опущены. Его водянистые глаза смотрели на меня не отрываясь — точно так же, как дуло его вороненого пистолета.
— Ну, в чем дело? — спросил он, блеснув желтыми зубами.
— Это я тебя должен спросить.
— Только отвечать все равно тебе придется, — сказал он, и дуло пистолета согласно кивнуло.
— Джо пригласил меня к себе на выпивку. Когда я постучал, дверь открылась сама. Куда делся Джо, не знаешь?
— Брось, приятель, придумай что-нибудь получше. Джо никогда никого не приглашал на выпивку. К тому же его три дня как нет в городе. И кто это вваливается в квартиру к другу с пушкой в руках? — Он толкнул мой револьвер ногой по направлению ко мне. — Нет, поднимать не надо.
— Ладно, чего там, — сказал я с интонациями разоткровенничавшегося ребенка. — Тарантини не отдал мне долга. Сбежал.
В водянистых глазах мелькнул интерес.
— Ну, это еще куда ни шло. И сколько он тебе должен?
— Я купил права на одного парнишку-боксера в Пасифик-Пойнте. Тарантини тоже вошел в долю, но денег не заплатил.
— Ну вот видишь, у тебя уже лучше получается. Но надо еще лучше. Придется тебе пойти со мной.
«В страну теней, что за рекой», — подумал я и спросил:
— И где ты остановился? В морге?
С ввалившимися висками под черной шляпой, с тонкими, восковой белизны крыльями носа, его лицо все больше напоминало мне маску смерти.
— Заткнись, если на своих двоих идти хочешь. А то придется тебя отнести. — Он быстро нагнулся, подхватил с пола мой револьвер и сунул в карман.
Он провел меня перед собой через гостиную.
— Ты здорово здесь поработал, — заметил я. — Тебе бы при кухне устроиться — кур потрошить.
— Я и людей могу. Видел, как это делается. С теми, кто слишком много болтает. — И он сильно ткнул меня стволом пистолета в поясницу.
Мы с трудом втиснулись в тесную клетушку лифта, спустились вниз, пересекли пустой холл и вышли на улицу. Дома вокруг словно впитали в себя черноту ночи, и свет в окнах уже не казался приветливым. Идя чуть сбоку и на шаг сзади, он отконвоировал меня к машине, ждавшей в полуквартале от дома.
7
Малый за рулем на вид был типичным головорезом. На затылке у него вздулся здоровенный карбункул. Лишь однажды, когда я залезал на заднее сиденье, он окинул меня безразличным взглядом и больше не обращал на меня внимания. Когда он включил фары, я заметил, что у машины бронированное ветровое стекло — оно имело характерный зеленовато-желтый оттенок.
— К Даузеру? — хрипло спросил водитель.
— Угадал, — ответил мой провожатый.
Длинный черный автомобиль катился мощно и быстро. Мой спутник сидел в противоположном углу кабины, держа руку с пистолетом на колене. Сидя в своем углу, я вспомнил одного бригадного генерала, с которым я познакомился в Колоне во время войны. У него было хобби — охота на акул в открытом море, причем без всякого снаряжения, только с маской и ножом. Я иногда сопровождал его в этих экспедициях, сидя за рулем его катера. Никто в штабе не мог понять, зачем ему это нужно. Я спросил его об этом однажды, когда он едва не погиб и мне пришлось броситься в море на помощь. Он ответил, что приемы обращения с акулами помогают выжить среди людей. Для генерала он был очень застенчивым человеком.
Мы достигли вершины холма между Санта-Моникой и Пасифик-Палисейдс. К ней вела петляющая по крутому склону частная дорога, на которой не смогли бы разъехаться две машины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74