– Мама танцевала… Я лежала, боясь пошевелиться. Это был ритуальный танец, – вспоминала Маша. – Перед тем как заняться с отцом любовью, она танцевала. Я помню, как возбуждал отца этот танец, хотя я тогда, конечно, еще ничего не понимала. Но это было великолепное зрелище. Они так красиво любили друг друга…
Маша лежала в гамаке, привязанном за стволы старых груш, Толя сидел рядом на маленькой скамеечке и вырезал из деревянной чурки идола – ими он собирался заставить весь двор. В последнее время Толя превратился в настоящего язычника.
– У меня никогда не было такой красивой любви, – продолжала Маша. – Зато была «Солнечная долина»… Ты на самом деле веришь в то, что эти твои идолы изгонят отсюда злых духов? – вдруг спросила она, подавшись всем телом к брату.
– Да, – не сразу ответил он. – Дело в том, что я заряжаю их своей энергией. Жаль, что в этой местности нет скал и больших камней – каменные идолы долговечней деревянных.
– Мне так спокойно с тобой, – сказала Маша, глядя в безоблачное небо. – Покой лучше счастья. Оно утомляет. И заставляет жить в вечном напряжении.
Толя молча трудился над чуркой.
– Мама не любила покой. Или же просто не успела его полюбить. А вот про Устинью я не знаю почти ничего. Я столько лет прожила с ней рядом, но она так и осталась для меня загадкой. Как ты думаешь, она стремилась к покою?
– Да, – ответил Толя. – Только ей не суждено было его обрести. Кто постоянно жертвует собой, вряд ли когда обретет покой.
– Странно… Мне казалось наоборот, хотя, быть может, ты и прав. Сью вообще не понимает, что значит жертвовать собой. Хотя она очень любит мою Лиззи и, как мне кажется, готова сделать для нее все что угодно. Большинство американцев вообще считает, что, если у тебя есть деньги, тебе никогда не придется жертвовать собой – достаточно пожертвовать своими деньгами.
Вдруг Толя перестал строгать, поднял голову и сказал, глядя сквозь Машу:
– Я не позволю тебе вернуться туда. Ты останешься здесь. Ты принадлежишь этому месту.
ВОЗВРАЩЕНИЕ ЛИЗЗИ В НЬЮ-ОРЛЕАН
– Берни приглашает нас погостить у него на ранчо, – говорила Сью, расчесывая отросшие за время болезни волосы Лиззи. – Мы будем там одни. Он сейчас очень занят. – Сью вздохнула. – Эта негодяйка Луиза никак не может успокоиться по поводу того, что всплыли шашни ее дочурки с этим Гарнье. Она в ярости и пакостит Берни на каждом шагу. Теперь она угрожает какими-то бумагами, которые якобы свидетельствуют о том, что его брат был связан с мафией.
– Ты очень его любишь? – тихо спросила Лиззи, глядя в большое сводчатое окно на залитый утренним солнцем Мадрид.
Сью опустила руку со щеткой.
– Я не умею любить, Лиз. Я слишком хорошо знаю мужчин, чтоб их любить.
– Но ведь ты любила… моего отца.
– Это чувство накрыло меня с головой. Я не могла собой управлять. И я его погубила. Он приехал в Париж из-за меня.
– А я погубила Джимми, – эхом откликнулась Лиззи. – Если бы я не приехала на…
– Не говори так, детка, прошу тебя. Подумай о малыше. Твое состояние отражается на нем. Не будь грустной. Ты должна родить красивого, сильного ребенка.
– Сью…
– Да, родная?
– Ты никогда не рассказывала мне, как прошли… похороны. Прошу тебя, расскажи – я должна знать все.
– На шхуне были только его родственники и эта… Айра с двумя дружками. Знаешь, у нее очень нехорошее, злое лицо.
– Оно было совсем другим, когда Джимми любил ее, – сказала Лиззи. – Я это точно знаю. Мой отец, когда мама его разлюбила, сразу внешне изменился. До того он был таким красивым. Я хорошо его помню, хоть и была совсем маленькой.
Сью с трудом подавила вздох.
– Мать Джимми еще совсем не старая, хотя лицо в морщинах. Глаза живые. А братья…
– Они все черные, я знаю, и замечательно красивые, – подхватила Лиззи. – Джимми мне рассказывал про них.
– Я поняла, что они его очень любили. Когда мать взяла урну и стала разбрасывать прах по волнам, все запели… От этой песни на душе стало умиротворенно. Они не плакали.
– И я не плакала. Он не хочет, чтобы я плакала.
– Ты у меня молодчина. – Сью положила ладони на плечи Лиз и тоже засмотрелась в окно. – Мадрид меня успокаивает. Здесь веришь в вечность, – прошептала она.
– Сью…
– Да, моя милая?
– Мне кажется, мой ребенок будет смуглокожим, хотя Джимми был совсем белым. Я хочу, чтобы мой ребенок был смуглокожим.
– Господи, Лиз… – Сью с трудом подавила в себе желание возразить ей. – Конечно, моя родная. Твой ребенок будет очень красивым.
Еще Сью подумала, как было бы хорошо, если бы ребенок оказался похожим на Франко.
– Сью?.. – Лиззи повернула голову и вопросительно посмотрела на тетку. – Ты не обидишься, если я тебе кое-что скажу?
– Нет, моя хорошая.
– Знаешь, мне не хочется ехать на это ранчо. Лучше я поеду к дедушке и бабушке в Нью-Орлеан. Они мне обрадуются. Я буду играть на рояле и ждать, когда появится мой малыш. Сью, я так хочу, чтобы он поскорее появился. – Она едва заметно улыбнулась. – Я буду счастливой, когда он появится. А ты… ты поезжай к Берни. Он без тебя скучает.
– Мне бы не хотелось расставаться с тобой, моя девочка.
– Я буду тебе звонить. Берни передай, пусть не сердится на меня. Но я… я, наверное, не скоро захочу его увидеть. – Она встала и подошла к окну. От ее длинных прямых волос, казалось, исходило сияние. Внезапно Лиззи обернулась. – У меня есть брат в Нью-Орлеане. Я должна его найти. Сью, прошу тебя, давай улетим туда сегодня.
Родители Франческо обрадовались их приезду. После приветствий и неизбежной, как при любой встрече, суеты Лиззи ушла к себе, а Сью рассказала о последних событиях в жизни их внучки. Старики слушали ее с испуганным видом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121