Конечно, со времен Фонвизина обучение и воспитание дворян несколько усовершенствовалось. И тем не менее Пушкин в записке «О народном воспитании» (1826) утверждал: «В России домашнее воспитание есть самое недостаточное, самое безнравственное… Воспитание… ограничивается изучением двух или трех иностранных языков и начальными основаниями всех наук, преподаваемых каким-нибудь нанятым учителем». Так воспитывали мальчиков. Женское же образование и воспитание, по словам Гоголя, и вовсе сводилось к трем главным предметам, которые «составляют основу человеческих добродетелей: французский язык, необходимый для счастия семейной жизни, фортепьяно, для доставления приятных минут супругу, и, наконец, собственно хозяйственная часть: вязание кошельков и других сюрпризов» («Мертвые души»).
Позиции Чацкого и Фамусова, во всем антагонистичные, совпадают в одном пункте. Фамусов не любит всех французов и немцев, потому что они за все берут втридорога. Чацкому же нестерпим «дух пустого, рабского, слепого подражанья». Симптоматично, что обличительный монолог Чацкого о засилье иностранцев в доме Фамусова никто не расположен выслушивать. Авторская ремарка (д. III, явл. 21) гласит: Чацкий «оглядывается, все в вальсе кружатся с величайшим усердием. Старички разбрелись к карточным столам».
Эта ремарка дает повод определить отношение Чацкого и его единомышленников к светским развлечениям. «…«Серьезные» молодые люди… (а под влиянием поведения декабристов «серьезность» входит в моду, захватывая более широкий ареал, чем непосредственный круг членов тайных обществ) ездят на балы, чтобы там не танцевать» (Ю. Лотман). Это замечает и княгиня Тугоуховская: «Танцовщики ужасно стали редки».
Таковы быт и нравы богатой и знатной Москвы в первые два десятилетия XIX века.
Дом Фамусова
Этот размеренный и чинный быт Москвы и москвичей был сметен наполеоновским нашествием. В пламени пожара гибли и мещанские лачужки, и древние храмы, и роскошные барские особняки. Однако не было бы счастья, да несчастье помогло («Пожар способствовал ей много к украшенью»).
По свидетельству знатока московской истории С. Бахрушина, «…приведены были в порядок стены Кремля и Китая-города. Красная площадь была очищена от лавок, ров возле Василия Блаженного засыпан, и на месте его появилась «обсадка деревьев», или бульвар; топь, существовавшая на месте Театральной площади, была замощена, и самая площадь расширена… Обстроились и частные дома… А за новыми фасадами потекла старая, беззаботная, привольная дворянская жизнь».
Помимо Москвы в пьесе упомянуто и еще несколько городов, и каждый назван не случайно. Казалось бы, о Твери Фамусов говорит, просто указывая на прежнее местожительство Молчалина («И будь не я, коптел бы ты в Твери»)… Между тем выбор города показателен, поскольку Тверь «по положению своему между двумя столицами обречена была… на служебный застой в мелких чинах» (А. Грибоедов).
Мимоходом затронута Грибоедовым и тема извечного противопоставления Москвы и Петербурга, которая особенно активно будет разрабатываться публицистами и писателями в 1840-х годах. Репетилов пытался сделать карьеру в Северной Пальмире и с этой целью женился на дочери видного чиновника, рассчитывая на его протекцию. Разумеется, не Репетилову с его характером и привычками карабкаться по служебной лестнице – для этого нужны методичность и упорство. Когда же Репетилов понял, что его надеждам не суждено осуществиться, он переезжает в Москву. Этот поступок в известной степени довершает его характеристику: «петербургский житель вечно болен лихорадкою деятельности; часто он в сущности делает ничего, в отличие от москвича, который ничего не делает» (В. Белинский). В Репетилове как бы соединены два типа светского человека – лихорадочно-суетливого и стремящегося жить вольготно, без забот.
Петербург в комедии возникает и еще раз. Тот же Репетилов отмечает, что его тесть жил на Фонтанке. Это, что называется, говорящий адрес: с начала XIX столетия по берегам Фонтанки начала возводить свои особняки петербургская знать.
Вспомним хотя бы дворец графа Шереметева, знаменитый Фонтанный дом, где в пристройке, уже в следующем веке, ютилась А. Ахматова.
Фамусов, взволнованный скандальным происшествием в его доме, грозится отправить дочь в Саратов, олицетворение провинциальной глуши и скуки, в город, которому ко времени действия пьесы не исполнилось еще и полстолетия.
Лиза сообщает, что Чацкий лечился «на кислых водах», «не от болезни, чай, от скуки…». Здесь имеется в виду Кисловодск, только в 1830 году ставший городом и прославившийся к тому времени своими нарзанными источниками. В светском обществе стало модно принимать нарзанные ванны и пить нарзан, хотя большинство посетителей курорта ни в каком лечении не нуждалось.
Действие в «Горе от ума» совершается в ограниченных пределах фамусовского жилища. Вот как оно изображено в краткой авторской ремарке: «У Фамусова в доме парадные сени; большая лестница из второго жилья (этажа. – В. М.), к которой примыкают многие побочные из антресолей (верхний этаж. – В. М.); внизу справа… выход на крыльцо и швейцарская ложа…»
Иными словами, из просторного вестибюля, в котором выгорожено специальное помещение для швейцара, встречающего гостей и помогающего им раздеться, по парадной центральной лестнице (ее обычно застилали ковром и украшали живыми цветами) вошедший попадает в парадные покои.
Сразу же за вестибюлем располагается зал, в котором устраивают балы и приемы. Мебели в нем почти нет, за исключением диванов и кресел вдоль стен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22