Я молила Бога, чтобы Муди погиб в результате автокатастрофы, чтобы подорвался на снаряде, чтобы у него был инсульт. Я знала, что это жалкие мысли, но они не покидали меня.
В тот день школьные учительницы и служащие сделали все, чтобы доставить мне хоть какую-нибудь радость. «Поздравляю!» – сказала Азар, подавая мне пакет. Я открыла его и нашла прекрасно иллюстрированное редкое издание «Рубаи» Омара Хайяма на персидском, английском и французском языках.
Ханум Шахин была очень набожной мусульманкой, и я никогда бы не подумала, что она сочтет Рождество чем-то особенным, но и она подарила мне несколько книг по исламу, касающихся всех правил и рекомендаций, связанных с молитвами, праздниками и другими обычаями. Более всего меня заинтересовал английский перевод конституции Ирана. Я внимательно изучала его в то утро и в последующие дни, пытаясь отыскать параграфы, касающиеся прав женщин.
Один из разделов посвящался вопросам брака. В нем говорилось, что иранка, поссорившись с мужем, могла обратиться в определенное бюро определенного министерства. Это влекло за собой освидетельствование в их доме, а также беседу с мужем и женой. А потом оба должны были подчиниться решению судьи, которым был, конечно, мужчина. Мне надеяться здесь было не на что.
Пункты, касающиеся денег и собственности, были ясны. Мужу принадлежало все, жене – ничего. Частью собственности были дети. После развода дети оставались с отцом.
Конституция стремилась урегулировать все детали личной жизни, даже самые интимные ее стороны. Например, преступлением считалось предохранение женщины от беременности, если муж был против. Я уже знала об этом. Муди предупреждал меня и раньше, что за это грозит покарание смертью. Читая об этом здесь, в Иране, я вдруг почувствовала страх. Я понимала, что до сего времени уже нарушила много иранских законов и буду нарушать их дальше, но мне как-то стало особенно неуютно при мысли, что без ведома Муди я поставила… спираль, а это подвергало здесь мою жизнь опасности. Неужели действительно исполнили бы смертный приговор над женщиной, предохраняющейся от беременности? Впрочем, ответ был ясен. В этой стране мужчины могли делать с женщинами все. И делали.
Следующие строки вызвали у меня панический ужас. Там говорилось, что в случае смерти мужчины дети не остаются с матерью: их забирают родственники мужа. Значит, если бы Муди умер, Махтаб отняли бы у меня. Она перешла бы под опеку самой близкой родственницы Муди – Амми Бозорг! Я перестала молиться о смерти Муди.
Во всей конституции Ирана не было даже упоминания о праве, политике или программе, которые давали бы мне хоть каплю надежды. Книга только подтвердила то, что я уже интуитивно чувствовала: без разрешения Муди не было ни одного легального пути, по которому мы с Махтаб могли бы покинуть этот край. Могли произойти непредвиденные события, например развод или смерть Муди, и тогда последовала бы моя депортация, но Махтаб была бы потеряна для меня навсегда.
Я бы скорее умерла, чем согласилась на такое. Я приехала в Иран именно для того, чтобы предупредить такую весьма реальную и ужасающую возможность. Я повторила в душе данный себе обет. Я вывезу нас отсюда. Обеих. Как-нибудь постараюсь, и когда-нибудь это произойдет.
Приближение Нового года немного воодушевило меня. Я уже не была затворницей на протяжении всего дня в доме Маммаля. Я нашла отзывчивых людей в школе. Они были трудолюбивыми и благодарными ученицами, а я со своей стороны поняла, что каждое узнанное мной персидское слово помогает мне все лучше ориентироваться и перемещаться в городе. У меня было предчувствие, что в 1985 году мы с Махтаб вернемся домой. Иного я не допускала.
Муди был, как всегда, непредсказуем. Иногда мягкий и сердечный, иногда надутый и злой, но, по крайней мере, был доволен, как мы устроились, и уже перестал вспоминать о возвращении к Амми Бозорг. Его лень, как я и предполагала, углубилась. Спустя некоторое время он позволил нам самим ездить в школу, а потом постепенно перестал и забирать нас. Мы появлялись дома вовремя, и он был вполне удовлетворен. Я питала надежду расширить свободу передвижения.
Ханум Шахин также подумала об этом, заметив, что Муди сейчас лишь изредка появлялся в школе.
Однажды с помощью Азар она поговорила со мной втайне от других учительниц.
– Мы обещали твоему мужу, что не позволим тебе пользоваться телефоном, а также выходить из школы, и мы должны сдержать данное слово, – сказала она. – Но мы не обещали сообщать ему, что ты приходишь позднее в школу. Мы ничего ему не скажем, если ты задержишься. Не говори нам, где ты была, потому что, если он спросит, мы будем вынуждены ему ответить, но если не будем знать, то и говорить будет не о чем.
Муди, который никак не мог справиться с простудой, с каждым днем становился все ленивее и постепенно ограничивал свою слежку за нами. Он был убежден в том, что иранские учительницы будут сторожить меня строго в соответствии с его желаниями.
Как-то я приехала в школу немного позже, только на несколько минут, чтобы проверить реакцию учителей. Никто не прореагировал. Ханум Шахин сдержала слово. Я же использовала это время на звонок Хелен, которая еще раз предупредила меня о двух таинственных женщинах, настаивавших на том, чтобы помочь мне. Она сказала, что хотела бы встретиться со мной, но я не была уверена, могу ли позволить себе такую длительную и рискованную поездку. Непредвиденная пробка в городском движении могла привести к роковому опозданию.
Однако потребность в действии становилась все настоятельнее. К примеру, меня очень беспокоили игры Махтаб и Мариам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117