Если даже не забегать вперед и не говорить о блокаде Берлина в 1948 году, событиях в Чехословакии в том же 1948-м, а потом в 1968 году, событиях в Венгрии в 1956 году и тому подобном, а задаться вопросом, все ли было сделано Советским Союзом в самом начале, чтобы не допустить «холодной войны», то вряд ли можно, не греша против истины, дать положительный ответ. Когда анализируешь тогдашний ход событий и вспоминаешь некоторые детали, возникает такое ощущение, что, хотя Сталин, возможно, и предпочел бы иное, более благоприятное развитие отношений с США (и будь Рузвельт жив, шанс на это, наверное, был бы), сам он не приложил достаточных усилий к этому. Более того, в какой-то момент Сталин, похоже, решил, что наметившуюся конфронтационную линию Вашингтона можно и следует использовать в интересах «закручивания гаек» внутри страны и для перехода к «советизации» восточноевропейских стран.
Сегодня с учетом архивных материалов, свидетельствующих о серьезном беспокойстве Сталина по поводу настроений, с которыми возвращались на Родину с войны офицеры и солдаты, вполне можно допустить, что если бы Трумэн подзадержался с переходом на путь конфронтации с Советским Союзом, то Сталин мог бы и сам проявить инициативу в этом деле по упомянутым соображениям. Но допущение допущением, а факты говорят о том, что «а» в «холодной войне» было сказано американской стороной, хотя Сталин и не заставил себя долго ждать, чтобы сказать «б». Дальше логика конфронтации сделала свое злое дело.
Вспоминается в этой связи небольшой, но, думается, показательный эпизод с точки зрения характеристики происшедших к 1947 году изменений в настроении Сталина. Когда в июльском номере журнала «Форин афферс» за 1947 год появилась статья Джорджа Кеннана (подписанная «г-н Х») «Источники советского поведения», мне пришлось принимать участие в срочном переводе этой статьи, предназначенном для Сталина. И вот когда подготовленный перевод просматривался руководством службы, которое знало, «чем дышит» тот, кому он предназначался, было заметно ставшее понятным мне через какое-то время настойчивое стремление ужесточить смысл статьи. Так, например, ключевой в ней термин «сдерживание» (containment), давший название «политике сдерживания» по отношению к Советскому Союзу, кое-кому очень хотелось заменить термином «удушение». К счастью, переводчикам удалось отстоять правильный термин, хотя руководствовались мы не высокими материями, в которых мало кто из нас тогда разбирался, а просто профессиональным подходом. Но и при максимально правильном переводе статьи Кеннана она была истолкована Сталиным как крайне враждебная по отношению к СССР, что, очевидно, и предопределило недолгое пребывание Кеннана на посту посла США в СССР в начале 50-х годов. Советской стороной был дан агреман на его назначение, но при первом же подходящем случае Сталин приказал объявить его персоной нон грата. Кстати, как впоследствии не раз говорил сам Кеннан, истинный смысл его статьи 1947 года был во многом извращен не только в СССР, но и в США сторонниками доведения «холодной войны» до крайних пределов.
Главный документ «холодной войны»
Предлагая, чтобы основным элементом политики США в отношении Советского Союза было «долгосрочное, терпеливое, но твердое и неусыпное сдерживание экспансионистских тенденций России», Кеннан, как он настойчиво подчеркивал, не имел в виду, что советский экспансионизм будет носить обязательно военный характер и что, следовательно, Запад должен сдерживать его военными средствами. Главным средством сдерживания Советского Союза он считал экономическое восстановление Западной Европы и главной ареной соперничества – политическую. Более того, он прямо предостерегал против опасностей, которыми было чревато развязывание Соединенными Штатами гонки вооружений в качестве основного инструмента «сдерживания» Советского Союза.
Однако в Вашингтоне верх одержала опять-таки иная точка зрения, которую наиболее ярко олицетворял Пол Нитце, в то время руководитель Совета по планированию политики государственного департамента США. Эта точка зрения нашла наиболее полное свое выражение и приобрела характер внешнеполитической доктрины в директиве Совета национальной безопасности США 68 (СНБ 68), утвержденной президентом Трумэном в 1950 году. Именно этот документ – своего рода хартия «холодной войны», – остававшийся совершенно секретным до 1975 года, во многом обусловил, по моему убеждению, более конфронтационный характер американо-советских отношений в послевоенный период, чем это было объективно неизбежным.
Основной концептуальный порок документа СНБ 68 заключался в том, что его авторы – в отличие от Кеннана – поставили знак равенства между декларировавшейся советским руководством уверенностью в победе коммунизма во всем мире и приписываемым Советскому Союзу как государству стремлением «установить свою абсолютную власть над остальным миром». Тезис о стремлении СССР к мировому господству многократно повторяется в документе как нечто само собой разумеющееся без малейшей попытки обосновать его теоретически или фактологически.
Между тем присущие советскому руководству со времен В. И. Ленина две линии в политике, которые он называл «коминтерновской» (идеологическая) и «наркоминделовской» (государственная), хотя временами и могли быть трудно различимыми, на деле никогда не сливались воедино. В любом случае, говорить в 1950 году, как это делали авторы документа, о наличии у Советского государства в качестве практического курса планов установления своего господства над миром или для начала над Европейско-Азиатским континентом было просто несерьезно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137