На шее бьется тонкая жилка. «Шампанское, — повторяет она. — А что вы еще говорили княгине?»
«Ничего особенного».
Возвращается Алиса, толкая перед собой столик с бутылками и бокалами. Она расставляет их на ночном столике, а потом свертывается клубочком возле леди Кромах. «Она, видно, так кричала, что потеряла голос».
«Я пообещал ей, что попытаюсь образумить вас, а затем рассказать ей, как все произошло». Я беру бокал с ледяным шампанским.
«Значит, сейчас вы пытаетесь образумить нас?» — интересуется леди Кромах.
«На свой манер да. Заметьте, что я не торгуюсь».
«Вы бы хотели, чтобы я отступилась от Александры?»
«Вы прекрасно знаете, что я не настолько жесток. Я ей сказал, что не буду возражать, если она будет спать с другими женщинами, при условии, что единственным представителем мужского пола, который станет делить с ней постель, буду я. Я бы хотел, однако, чтобы как было условлено, приоритет в отношениях Александры оставался за мной».
«Это, разумеется, должна решать она сама». Леди Кромах поднимает вопросительно брови, обращаясь к Александре.
Алиса отвечает тихим голоском: «Я сделаю так, как все сочтут нужным». Ее сМайренный ответ не убеждает ни меня, ни леди Диану. «Я уверена, — говорит англичанка, гладя ее по голове, — о-о, я думаю, мы скоро сможем договориться так, что это будет устраивать всех, не правда ли, господин фон Бек?» Мы пьем шампанское.
Позже я уверяю леди Кромах, что у нее красивейшее тело из всех, какие когда-либо доводилось мне видеть. Спать с ней все равно, что спать с юной девушкой-подростком с упругим телом. Редкое удовольствие. «Удовольствие, которое доставляете вы мне, не менее редкое», — отвечает она, язвительно смеясь. Я одеваюсь. Мы договариваемся о том, что сказать княгине. Я ее заверю, что ваша связь не будет продолжаться. Я дам понять, что имею возможность прибегнуть к шантажу одной или сразу обеих. Но когда я дохожу до номера княгини, то узнаю, что она исчезла. Слуга, делающий уборку на лестнице, говорит мне, что видел, как она вышла полчаса назад. Внизу Труди утверждает, что княгиня уехала в фиакре, держа в руках небольшую сумку, и не сказала, куда направляется. Облегченно вздохнув, я вновь поднимаюсь к обеим дамам.
«Она ведь гордая, — задумчиво поясняет Диана. — Но она и не упустит случая отомстить.
Я убежден в этом. Она, вероятно, замышляет расплату как ответную реакцию, уединившись в одном из пустующих отелей, находящихся недалеко от вокзала. Она, разумеется, жива и не помышляет о смерти. Я ныряю в кровать. Позже ночью я пойду спать в комнату Клары. Когда наступает утро, мы завтракаем вместе с Алисой и Дианой. Атмосфера остается несколько напряженной, пока Клара не вытаскивает свою коробочку с кокаином. На улице, на сад фрау Шметтерлинг, падают крупные хлопья снега. Алиса хлопает в ладоши. «Какое будет чудесное Рождество!»
Следующие недели на Розенштрассе были самыми счастливыми в моей жизни. Близость между Алисой, Розой, Дианой и мной росла и крепла. Любовь, которая нас связывала, постепенно принимала оттенок семейных отношений, и я с радостью брал на себя роль молодого брата, готового с воодушевлением и безоговорочно принимать участие во всех затеваемых играх. Ну как не любить подобного человека? Охваченные любовным пылом, мы почти не замечали, что нам подают за обедом все более скудную пищу или что расходы на поддержание борделя начинают серьезно сокращаться. Фрау Шметтерлинг распоряжалась нашим рационом и следила за тем, чтобы двери и окна были основательно забаррикадированы. Она вела себя уже не так по-матерински и выглядела не так уверенно, как прежде. Гостиную все чаще посещали молодые офицеры и все реже гражданские лица. Одним из таких новоиспеченных офицеров был капитан Адольф Менкен, который обосновался здесь на постоянное жительство. Бордель стал официальной телефонной станцией.
Снег скрыл раны, нанесенные городу, он смягчил очертания оборонительных укреплений и приглушил жалобы. Майренбургу угрожал голод. Германия продолжала безмолвствовать. Хольцхаммер укрепил свои позиции. Река превратилась в солоноватый и зловонный ручеек, течение которого уносило всякого рода отбросы. Но снег укрывал и это. Иногда у меня возникало ощущение, что бордель на Розенштрассе был единственным уцелевшим зданием, единственным убежищем в искалеченном печальном мире. Но часто я тут же спохватывался, осознавал происходящее и замечал, как хрупко и зыбко наше существование. Фрау Шметтерлинг поддерживала устоявшийся порядок в своем заведении лишь усилиями воли, прибегая к разного рода уловкам и ухищрениям. Прежде она правила этим уютным миром, не поднимаясь с софы, проявляя твердость характера и свои способности придавать своим желаниям и задумкам реальные нерушимые черты. Но силы, которые требуются ей для этого, явно иссякают. Обязанности «месье» усложнились. Даже собаки, принадлежащие мадам, почти не лают на клиентов. Она продолжает вытирать пыль с каждой из фарфоровых вещиц, стоящих в ее большом посудном шкафу. Майренбург голодает. В борделе всегда подают приличную еду. Мы едим раз в день. Никто не спрашивает, где «месье» добывает продукты питания. Никто не спрашивает, откуда берутся цветы.
Только мы вчетвером пребываем лишь в том мире, где значение имеют наши отношения. Алиса, разумеется, захвачена больше остальных этой атмосферой. Мы по меньшей мере осознаем, что то, чем мы занимаемся, в конце концов окажется самоубийственным. Ей же остается только принять то, что мы сами замыслили и выбрали. Хотя наши любовные игры, причуды и обряды становились более изощренными, тщательно продуманными и фантастическими, можно еще поздравить себя с тем, что они остаются «человечными».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76