Алиса вроде бы этим довольна. Ее отражение в зеркале посылает мне поцелуй. «Согласна. Это мне кажется более или менее справедливо. И что ты намерен сделать?»
«Я попробую похлопотать. Я знаю кое-кого… Шанс у нас есть». Это пустые обещания, конечно. Но у нее должна сохраняться надежда. И она должна возлагать все свои надежды на меня. Она предъявила мне ультиматум. Потерять ее — означает потерять самого себя.
«Я так хочу, чтобы мы стали независимы, будь то в Париже или Вене, Рикки. Везде, где тебе угодно. Но здесь мы не можем больше оставаться. Слишком велика опасность. Слишком много здесь ужасных воспоминаний. Я хочу начать с нуля. Я хочу, чтобы ты женился на мне, как обещал».
Она бросается мне на шею, и ощущение полного счастья захлестывает меня. Значит, в последний момент я помилован. Мы слышим, как приближаются Клара и Диана. Алиса шепчет: «Сделай так, чтобы мы выбрались отсюда». Она продолжает заниматься своим туалетом. «Ей уже лучше, — говорю я. — Это все из-за стрельбы и жары. Теперь мы все обретем покой». Я смеюсь и внимательно смотрю на обеих женщин, которых намерен обмануть. Они, похоже, довольны, что страсти улеглись. Я не вижу причин чувствовать себя виноватым перед ними. Снова будем только Алиса и я, вот и все. Мы закончим тем, с чего начали. Пострадавших не будет. Ведь никакой договор между нами не заключался. Но я уже проиграл: я не хочу знать, что заменит любовь или что я выиграю от страданий и красоты, обожая уже не ребенка, а женщину. Я становлюсь нечестным трусом. Будущее таит в себе угрозы, а я отказываюсь осознать это. Важно для меня только настоящее. Я бы мог закончить свои дни, перебирая сладостные воспоминания, и мне бы надо удовлетвориться, мысленно беря жалкий реванш. Кончится тем, что я обману всех женщин, как предполагаю теперь. Я злоупотреблю их романтизмом, как злоупотребили моим. Я все это знаю, но не могу больше отступать. Алиса начинает заводить старый знакомый мотив, свою прощальную песнь, выдвигая обвинения, перечисляя мнимые обиды, которые позволят ей оправдать свое последующее поведение. А ведь в том, в чем она упрекает наших обеих подруг, она может упрекнуть и меня. Я нахожусь в том состоянии недоверчивости, которое порой тянется несколько дней или даже недель, пока не настанет момент, когда я сознательно не отмету свое раздражение. Я избегаю смотреть обстоятельствам прямо в лицо. Когда же произойдет щелчок? В Париже? До или после нашей свадьбы? Я все перенесу. Я выслушаю ее выдумки по поводу того, что мы сделали, и искаженный рассказ о нашей совместной жизни. Я не покину ее. Но я вижу, как она меняется на глазах.
Александра! Не покидай меня! Не меняйся! Однажды ее восторженный взгляд расцветшего подростка растопил мою печаль. Она отказалась от предначертанной ей роли, она была ей больше не нужна. Она изменила свои честолюбивые устремления, но вовсе не свою натуру. И я стал лишь частью ее второстепенных забот, и это после того, как прежде был главным в ее мыслях. Окутанная кружевами и бархатом, она будет смотреть на какое-то ничтожество. Но сейчас она одаряет меня лукавой улыбкой заговорщицы. Они переодеваются, переговариваются между собой. Они готовятся к ужину. Затем Клара и Диана снова оставляют меня один на один с Алисой. «Ты должна дать мне обещание, — говорю я ей. — Мне нужно знать, что ты не предашь меня». Она бросается ко мне и страстно целует. «Ну как я могу предать тебя, Рикки, любимый мой? Ты — мой хозяин!» Я прижимаю ее к себе, не осмеливаясь взглянуть ей в лицо, опасаясь прочесть на нем лишь лицемерное выражение любви. «Но так поступать с Кларой и Дианой дурно», — говорю я. Она отталкивает меня. «Но это глупо. Чем мы им обязаны?» Я сажусь в кресло. Молчу, опустив плечи. Она протягивает мне что-то затянутой в перчатку рукой, словно собаке. На ладони маленькая таблетка опиума. Удивившись, беру ее. Она поворачивается ко мне спиной. «Ты знаешь, Рикки, мне не всегда удается понять твои моральные принципы. Мы так по-разному смотрим на некоторые вещи. Я совсем не хочу сделать плохо ни Диане, ни Кларе. Понимаешь ты меня?»
«Нет…»
«Я люблю их обеих. Они чудесные. Но в тебе и во мне есть что-то особенное. Ну что мы выиграем, если раскроем свои карты? Это доставит нам лишь неприятности, а им — горе».
«Я полагаю, что мы должны бы им…»
Она встает возле меня на колени. «Мы ничего им не должны. Мы совершенно свободны и вольны распоряжаться собой, как считаем нужным».
Я слушаю ее, как ученик может слушать святого, стараясь понять, есть ли в сказанном что-то мудрое, новое и истинное.
«Они не такие, как Полякова, — утверждает она. — Они не причинят нам вреда».
«Мы должны с ними поговорить».
«Зачем?»
Я поднимаюсь и стою на подгибающихся ногах. Я не могу понять, что происходит в ее странном, взбалмошном и алчном уме. Но я понимаю, что это так же трудно поддается объяснению, как если бы вы хотели проанализировать восприятие и поведение домашнего животного. Подобно верному псу, она, кажется, может приспособиться к любому хозяину, она ведет себя послушно до тех пор, пока ей удается отвечать на желания и знаки, предназначенные ей. Но теперь я скрываю свои желания из страха потерять ее. Или я уже потерял ее, и она ускользнула от меня к тому, кто более понятен ей? К тому, кто предоставит ей то, что она именует «свободой»? Во время ужина я бросаю подозрительные взгляды вокруг себя, оглядывая сидящих за столом графа Стефаника, Каролину Вакареску и даже славного Эгона Вилке, который вкушает свою порцию с таким восторгом, словно это изысканное блюдо. Алиса весела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76