– Что вы здесь разнюхиваете?
Не так Айзенменгер планировал начать разговор. Собираясь к Хартману, он был настроен на спокойную, чуть ли не дружескую беседу двух коллег, в ходе которой рассчитывал дать Хартману шанс самому объяснить случившееся. Однако тон, которым заговорил Хартман, сделал подобную беседу невозможной.
– Вы подделали результаты вскрытия Миллисент Суит. – Айзенменгер взял инициативу в свои руки.
Хартман открыл рот, чтобы что-то возразить, но глаза его выдали. Они слегка расширились, и Айзенменгер увидел в них тщательно скрываемый смертельный страх. Пауза получилась хотя и короткой, но весьма красноречивой. Спустя несколько мгновений Хартман произнес:
– Чушь собачья! Ничего подобного я не делал.
Будь оно на самом деле так, вполне хватило бы короткого односложного ответа, но столь витиеватая фраза прозвучала не слишком убедительно.
– Слайды и стеклышки, которые, как вы утверждаете, относятся к аутопсии Миллисент Суит, взяты из материалов другого вскрытия.
– Не понимаю, о чем вы говорите! – Хартман затряс головой и прошествовал вглубь кабинета, держа перед собой портфель и прикрываясь им, словно щитом. Он все еще продолжал разыгрывать оскорбленную невинность. Спустя несколько секунд он уже занял оборонительную позицию за столом.
– Девушка умерла не от лимфомы Буркитта. Причиной ее смерти стал множественный рак.
– А вы докажите!
Этим восклицанием Хартман, по сути, выдал себя с головой. Говорить больше было не о чем. Айзенменгер встал и, размышляя над тем, стоит ли поднимать вопрос о тридцати тысячах фунтов, произнес:
– Единственное, чего я никак не могу понять, так это зачем вам все это понадобилось. Что заставило вас скрывать истинную причину смерти девушки? – Задумавшись, он сдвинул брови. Теперь доктор говорил тише, будто pacсуждая сам с собой: – Не похоже, что она умерла насильственной смертью. Множественный рак вещь необычная, но это не причина утаивать правду. Наоборот, нужно было звонить во все колокола…
– Она умерла от лимфомы Буркитта…
Хартман походил сейчас на посетителя бара, который непрерывно повторяет заказ у стойки, но на него упорно не обращают внимания. Айзенменгер пристально посмотрел на него и устало произнес:
– Совершенно очевидно, что она умерла не от Буркитта. Образцы тканей были подменены. И еще Белинда. Не забывайте, она присутствовала при вскрытии.
– Но она всего лишь ординатор! – возразил Хартман. – Что она понимает?
Айзенменгер вздохнул:
– Нет, коллега, она патологоанатом, причем такой, каким вам уже никогда не стать.
С полсекунды Хартман выглядел так, будто готов был вот-вот взорваться. Его лицо исказила злобная гримаса, однако она мелькнула и тут же исчезла, как падающая звезда на летнем небе, которую замечаешь уголком глаза. Он шумно выдохнул и весь словно обмяк, затем последовала все та же жалкая фраза.
– Докажите, – беспомощно повторил он.
Айзенменгер пожал плечами:
– Очень хорошо.
Он поворачивался нарочито медленно, когда Хартман спросил:
– Что вы имеете в виду?
Не увидеть в его вопросе признаков паники было невозможно.
Подходя к двери, Айзенменгер бросил через плечо:
– Я докажу. Проведу анализ ДНК на образцах с лимфомой Буркитта и на свежей ткани, взятой во время вскрытия. Я докажу, что это не те образцы.
Он уже стоял в дверях, когда Хартман прохрипел:
– Но те образцы уничтожены…
Его слова заставили Айзенменгера обернуться. Он поднял брови, покачал головой и тихо сказал:
– Не все, Марк.
Мгновение они смотрели друг на друга, но это мгновение показалось Хартману вечностью. И тут Хартман внезапно разрыдался.
Уже при второй встрече Аласдер преподнес Елене в подарок браслет. Эта красивая и дорогая вещица ей ужасно понравилась. Конечно, поначалу Елена отказывалась от подарка, но и она, и Аласдер прекрасно понимали, что она его примет и что сам браслет является очередным шагом в развитии их отношений. Подарок и неизбежно следующий за ним акт благодарности – обычный ритуал, по сути своей ничем не отличающийся от брачных игр братьев и сестер наших меньших.
И все же…
Их отношения развивались слишком стремительно, а Елена не любила, когда ее торопят. Она чувствовала, что начинает терять контроль над ситуацией, и это ее пугало; при мысли о возможных последствиях происходящего Елену охватывал страх. Она не могла не видеть, что это увлечение затягивает ее, а в глубине ее души зарождается какое-то новое чувство, которого она прежде почти не знала, хотя много лет с замиранием сердца ждала его появления. И все-таки маленький червячок сомнения нет-нет да и вгрызался в ее сознание: что же такое с ней происходит?
Пытаясь разобраться в своей душе, Елена словно наблюдала за манипуляциями иллюзиониста: она видела фокус, и фокус захватывал ее, но найти его разгадку у нее никак не получалось. Аласдер держался с Еленой непринужденно, казался очаровательным, никак не давил на нее, но тем не менее она ощущала над собой власть этого человека и противиться ей была не в силах. Желание пойти дальше в отношениях с Аласдером не покидало ее, хотя умом Елена понимала, что с этим лучше не торопиться.
Неужели это и есть любовь?
Уже сам этот вопрос, возникавший время от времени в сознании Елены, заставлял ее испытывать возбуждение. В такие минуты она казалась себе несмышленой девочкой, впервые столкнувшейся с этим прекрасным и вместе с тем опасным чувством.
– Вся эта юриспруденция, как я понимаю, сплошная скучища, – изрек за ужином Аласдер. При этом, желая раздразнить собеседницу, он лукаво сощурил глаза.
– По большей части, – согласилась она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138