А ей хоть ссы на голову, малахольной, не доходит! – со злостью объявила Мариниша, забираясь на свои нары.
– Сама жрать не хочет, хоть бы отдала кому свою порцию, так нет…
– Ничего-ничего, скоро выголодается! Все начнет трескать. Тараканов будет хватать.
Но Вера тогда еще не умела понять, чего от нее хотят эти женщины, какой реакции ждут и что она сделала неправильно? Она сидела, опустив голову, уткнувшись подбородком в колени, закрыв глаза, не желая ничего ни видеть, ни слышать. Она старалась думать о чем-то другом, далеком, из прежней хорошей жизни: о мелких рабочих приятностях, о том, что скоро у главной редакторши их отдела юбилей, и интересно, как все готовятся к грандиозному по этому случаю фуршету… Затем мысли невольно переключались на все те бедствия, неожиданно свалившиеся на нее, и она в который раз мысленно возвращалась к разговору с придуманным ею самой неизвестным начальником, к которому рано или поздно ее приведут. Слово за словом, фразу за фразой Вера представляла, что она ему сразу скажет, кто она на самом деле, и какие вопросы он ей начнет задавать, и как она ему все объяснит… И торопливо вспоминала все обстоятельства этого кошмара, прислушиваясь к шагам в коридоре.
Примерно через час после раздачи гороховой каши с чаем в коридоре снова загремели ключи, и голос охранника прокричал:
– Шестнадцатая камера, на оправку! Всем выйти в коридор и построиться!
Вера очнулась. Их куда-то поведут! Она вскочила на ноги и едва не потеряла сознание, успев ухватиться за железный стояк трехэтажных нар: в спертом, тяжелом воздухе камеры голова закружилась от резкой перемены положения.
Женщины вокруг зашевелились. С верхних нар на пол камеры посыпались, как матросы на палубу, десятки немытых, изможденных тел. Молодые были в затертых, лоснящихся спортивных трико и шортах, в вылинявших под мышками футболках, шлепанцах на босу ногу, женщины постарше – в юбках, из-под которых выглядывали голые потные ноги, растянутых кофтах, войлочных тапках… Перед открытыми дверями камеры образовалась давка. Вера смогла протиснуться в коридор одной из последних.
По ногам сразу же потянуло потоком холодного воздуха. С непривычки тюремный коридор, освещенный высоко под потолком рядом мутных желтых лампочек в решетчатых колпаках, ослепил Веру ярким светом. Она зажмурилась и потеряла ориентацию. Кто-то толкнул ее к стене, в общий строй, к сокамерницам. В опустевшую шестнадцатую вошли трое охранников. Еще двое остались в коридоре. Началась перекличка.
Списки, составленные по алфавиту, грешили неточностями: фамилии на "М" шли почему-то после фамилий на "С", другие охранник произносил с ошибками, что привносило в процедуру поверки привычное веселое разнообразие:
– Сморконева!
– Сморгонева! – под хихиканье товарок выкрикивала из строя обладательница трудной фамилии.
– Мухаммештина Алла!
– Мухаммедшина, золотой, – развязно отзывалась молодая татарка, поправляя платок, стягивающий копну ее густых, жестких, как конский хвост, черных волос с высветленными рыжими прядями.
– Мухаммедшина Роза!
– Ая! – весело посверкивая золотыми передними зубами, отозвалась то ли однофамилица, то ли ее сестра.
– Тетерина!
– Я!
– Удогова!..
Как ни была настроена Вера снова услышать эту фамилию, в первый момент она растерялась. Вдруг совпадение? Вдруг сейчас отзовется кто-то из сокамерниц? Но женщины молчали.
– Удогова?.. – нетерпеливо повторил охранник, поднимая глаза от списка.
– Нет! – выкрикнула Вера раньше, чем успела сообразить, что ей следовало бы делать. – Никакой Удоговой нет! Я – Кисина Вера Александровна! Может тут кто-нибудь наконец разобраться, что фамилии перепутаны?!
– Соблюдать тишину! – рявкнул охранник, скользнув колючим взглядом по Вере и отмечая что-то в своем журнале. – В карцер захотела?.. Укладчикова, – выкрикнул он следующую по списку фамилию.
– Я!
– Это ошибка! – теряя голову, истерично закричала Вера, сотрясаясь всем телом. – Вызовите кого-нибудь! Это ошибка! Я не Удогова, я Кисина! Я – Кисина! Почему я здесь? Вызовите начальника!
Подбежавшие охранники заломили ей за спину руки.
Нестройная колонна заключенных из шестнадцатой камеры, возглавляемая и замыкаемая двумя охранниками, потянулась привычным маршрутом куда-то в глубь Бутырки, притормаживая перед каждой решетчатой переборкой, пока дежурный отпирал им проход. Издали до них еще некоторое время доносились неразборчивые крики Веры, которую волокли в карцер.
От боли в выкрученных руках у Веры почернело перед глазами, подкосились ноги. Она повисла на руках охранников. Не давая опомниться, охранники потащили ее обмякшее тело коленями по бетонированному шершавому полу, подталкивая пинками под ребра:
– А ну подымайся, сука!
Громыхая, распахнулась железная дверь. Веру втолкнули в темноту и холод. Дверь захлопнулась.
Полежав немного, она смогла приподняться и встать на четвереньки. Боли в разодранных до крови коленях она не чувствовала: одинаково болело все тело.
Вытянув перед собой руку, Вера старалась нащупать что-нибудь в кромешной тьме. Рука скользнула по осклизлой влажной стене и уперлась в противоположный угол. Почему-то мысль, что в этой камере она сидит одна, не испугала, а успокоила Веру. Страха перед темнотой и замкнутым пространством у нее не было – наоборот, с детства темные укромные уголки были ее единственными надежными союзниками. Сколько раз приходилось ей в детстве прятаться от бабки в огромный ларь для муки и крупы, стоявший в холодной темной кладовке в сенях!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18