Надо было видеть лицо Лазарука в этот момент. Из оптимистично-боевого оно вдруг стало злым и даже каким-то свирепым.
– Что-о-о?
Я сокрушенно развел руками:
– Только что передали по радио. Похищен наш ответчик.
Лазарук замолчал и надолго задумался. Я понимал, что за мысли вертятся в его голове. С похищением Пенкина рейтинг журналиста резко повышался. Теперь, когда он вернется из чеченского плена (если вернется, конечно), то ореол мученика ни в коем случае не даст Лазаруку никаких шансов. Которых, впрочем, у него и так не было. Но теперь Лазарук мог, и серьезно, потерять очки в результате этого процесса. Вот он и прикидывает, как бы ему выпутаться из этого положения.
– Ну ладно, – сказал он в конце концов, – значит, у нас есть время для того, чтобы еще лучше построить обвинение.
– Боюсь, у нас теперь слишком много времени, – заметил я.
– Угу, – кивнул Лазарук, – они скоро не выходят…
Распрощавшись с Лазаруком, я почувствовал себя гораздо лучше. Кто знает, может, мне удастся как-нибудь улизнуть от этого процесса.
Я уже было собрался приступить к обычному приему посетителей, когда в дверь вошел Генрих Розанов.
– Ну как? – кивнул он в сторону двери.
Я махнул рукой:
– Пенкина вчера похитили. Так что…
– Ага, – произнес Генрих Розанов, – а у меня тут как раз к тебе еще одна просьба.
«Знаю я эти просьбы», – сказал я про себя. Но разве можно перечить начальству?
– Я вас слушаю, Генрих.
– Тут Валера Барщевский заболел. В больницу лег.
– А что с ним?
Генрих пожал плечами:
– Не знаю. Но вроде что-то серьезное. Почки или печень. Короче говоря, на нем осталось одно дельце.
Ну так я и знал! Он хочет повесить на меня чужое дело! А ведь хуже нет, как доканчивать начатое кем-то дело.
Розанов положил мне на стол адвокатское досье.
– Дельце плевое. Ерунда, короче. Я думаю, ты с ним быстро развяжешься.
– Я надеюсь, депутаты или члены правительства не замешаны? – осторожно спросил я, показывая на папку.
Розанов повертел своей маленькой головой:
– Да нет. Мелкое дело. Злостное хулиганство и сопротивление работникам милиции.
Я облегченно вздохнул и стал вчитываться в адвокатское досье, составленное Валерой Барщевским, которого я хорошо знал – он работал в нашей консультации.
Яша Пенкин укрепил свою камеру на штативе и, заглянув в окуляр, убедился, что все четверо чеченцев в одинаковых высоких серых барашковых папахах, с умным видом восседающие за столом, попадают в его объектив. Потом включил запись и покинул импровизированный конференц-зал с банальной целью отправления естественных надобностей.
Он по опыту знал, что подобные мероприятия (в смысле пресс-конференции, конечно) – дело отнюдь не пяти минут, а значит, есть время покурить на свежем воздухе, составить примерный план дальнейших действий и вернуться как раз к самому интересному.
А не успеет, так и Бог с ним: камера-то свой пост не покинет. Она сама по себе работает, без его участия.
Его сейчас волновал совсем не очередной «новый» взгляд чеченских оппозиционеров на место свободной Ичкерии в мировом сообществе (именно так звучала тема пресс-конференции), а гораздо более прозаическая проблема: где найти могилу чеченца лет пятидесяти, умершего примерно в одно время с Джохаром Дудаевым? Могилу если не заброшенную, то, по крайне мере, не посещаемую родственниками, желательно подальше от посторонних глаз и лучше бы не в горах – там сплошные камни, саперной лопаткой много не накопаешь.
Пресс-конференция проходила в Халкилое, и еще утром на подъезде к городу он заметил из окна запыленной «Нивы» вполне подходящее старое кладбище на окраине. Пожалуй, стоит вечером туда наведаться и провести рекогносцировочку.
Вытирая руки вполне европейским бумажным полотенцем у грязной раковины во дворе дома, он продолжал размышлять о своем.
– Пенкин?! – кто-то окликнул сзади.
Он повернулся на незнакомый голос и совершенно неожиданно носом налетел на столь же незнакомый кулак. Последнее, что он успел увидеть, была бородатая смуглая физиономия, причем тоже абсолютно незнакомая. Впрочем, убедиться в этом ему не дали. Второй кулак точно так же стремительно опустился на темя, и Яша Пенкин погрузился в глубокий здоровый обморок.
Никто и не заметил, как через заднюю дверь аккуратно выносят тело, в сущности, молодого еще человека с черными, почти как у чеченца, слегка вьющимися жесткими волосами, мелкими чертами лица, узкими губами и двумя горбинками на тонком носу, невысокого и не слишком толстого – словом, обыкновенного человека. В Чечне не принято интересоваться, кого и куда несут средь бела дня. Несут, – значит, надо.
Его засунули в заляпанную грязью «Ниву». Туда же забросили его камеру, все еще привинченную к штативу.
Говорят, что обморок только тем и отличается от сна, что человек, в нем пребывающий, лишен сновидений. Тем не менее Яков видел сон. А может, и не сон.
Возможно также, что не избалованный особым вниманием мозга организм почуял приближение смертного часа и решил по старой доброй традиции прокрутить перед мысленным взором Яши всю его недолгую, но зато вполне насыщенную разнообразными событиями жизнь.
Яшке Пенкину, как герою русских сказок, многие вещи удавались лишь с третьей попытки. С третьего захода он поступил на операторский факультет ВГИКа. Продержался три курса и с третьей повесткой из военкомата ушел-таки в армию. То ли как злостный уклонист, то ли по воле случая в мае восемьдесят седьмого он угодил в Афганистан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18