А мне?
— И тебе нельзя.
— Почему?
Он набрал в грудь воздуха, но в это момент дверца повозки отворилась. На землю как бабочка спорхнула молодая девушка в дорогом платье из настоящего шелка. У нее блестели глаза от яркого солнца и возбуждения. Казалось, от нее шел чистый радостный свет. Длинные золотые волосы, заплетенные в толстую косу, падали до середины спины, чистые глаза смотрели на мир с радостным удивлением.
Служанка вскрикнула:
— Лютеция!.. Лютеция!.. Вон Редьярд говорит, что негоже молодой девушке...
Из-за кустов донесся могучий рев дяди молодой госпожи:
— Э-э, да здесь еще один! Еще живой!.. Правда, долго не протянет...
Рослый всадник, Редьярд, крикнул:
— Где?.. Дознайся: кто напал, много их еще, куда ушли.
Точеные ножки юной Лютеции ступали между трупами. Привыкшая к виду убитых и раненых, она двигалась легко и свободно. Под каблучком хрустнули пальцы одного из павших, что в предсмертной судороге впились в землю, а Лютеция уже протиснулась между воинами.
Наполовину вломившись в кусты, лежал крупный молодой мужчина. Черные, как вороново крыло, волосы, запятнанные кровью, падали на лицо. Тревор слез на землю, конь тут же пугливо отбежал. Пальцы Тревора без брезгливости отодвинули с лица черноволосого прядь. Открылось крупное, но очень худое лицо. Скулы натянули кожу, подбородок зарос черной двухнедельной щетиной, не скрывавшей ни рубца, ни той формы нижней челюсти, что принято считать признаком упрямства и воли.
Он весь был залит кровью, на плечах и на груди кровоточили открытые раны. Еще одна страшная рана зияла на боку. Лютеции показалось, что кончики разрубленных ребер торчат, как оскаленные зубы огромного зверя. Неизвестный застонал, открыл глаза. Она вздрогнула, темно-коричневые глаза взглянули прямо на нее, минуя склонившегося над ним Тревора.
— Пить... — прохрипел он.
Тревор поколебался, отстегнул с пояса фляжку:
— Тебе, парень, надо больше о другой жизни думать...
Раненый пытался поднять руку, но только пошевелил пальцами. Вторая рука бессильно лежала вдоль тела. Кровь подтекла со всех сторон, он лежал в темно-красной грязной луже. Тревор приложил флягу к губам раненого, подержал чуть, тут же отнял:
— Хватит. Тебе все равно, а нам воду беречь надо. Ты из тех, кто напал, или кто защищался? Говори, нам все равно: разбойник ты или нет. Нам важнее знать, что впереди на дороге.
Лютеция присела на корточки перед раненым. Он сделал пару глотков, вода плеснула на подбородок: массивный, упрямо выдвинутый. Лютеция торопливо отодвинула мокрый от крови край рубашки, Ей почудилось, что коснулась одетых под рубашку лат из меди, но это оказались его рельефные мышцы. Грудь медленно поднималась и опадала, а глубоко внутри бухало могучее сердце. Ее рука на груди раненого подпрыгивала.
Он пошевелил губами. Лютеция не расслышала, наклонилась. Их взгляды встретились. Она сказала быстро:
— Перенесите в повозку. Не по-христиански оставлять умирать в лесу!
Тревор хмыкнул, рука опустилась на рукоять меча. В голосе старого воина звучало удивление:
— А кто сказал, что оставим, дабы волки драли еще живого? Одно движение железа — и он на небесах!
Лютеция сказала сердито:
— Дядя, я приняла новую веру.
— Ну и что?
— Иисус Христос велит быть милосердной.
— Старые боги надежнее, — заметил Тревор. — Да и парень этот, похоже, не слышал о новом боге. Эй, парень, ты ведь предпочитаешь смерть от острой стали друга?
Но человек, истощив все силы, впал в беспамятство. Тревор вытащил меч, но Лютеция сказала возмущенно:
— Дядя! Я забираю его в повозку.
— Он умрет раньше, чем донесут до дверцы!
— На то воля небес!
Тревор махнул рукой, отвернулся. Раненого под надзором юной Лютеции бегом унесли в повозку, воины спешили вернуться к грабежу.
Обобрав убитых, отряд тронулся через лес. Изголодавшиеся волки ринулись на поляну раньше, чем ее покинул последний всадник. На деревьях оглушительно орали вороны, хлопали крыльями.
Редьярд снова ехал во главе отряда. Тревор пустил коня рядом, некоторое время ехали бок о бок. Тревор хмурился, на лбу собирались глубокие складки. Пышные серебряные усы распушились, как у рассерженного кота.
— Что-то беспокоит? — спросил Редьярд.
Старый воин почесал в затылке:
— Еще как!
— Что?
— Погибших семь человек, но у них даже кошельки не срезали! Что за край непуганых идиотов? Мы собрали такие мечи... а двум кинжалам так и вовсе цены нет! Чтоб вот так побить, да не забрать хотя бы самое ценное... Ничего не понимаю.
Редьярд предположил:
— Кто-то спугнул?
— Похоже... Но тогда почему не ограбил тот, кто спугнул? Тоже непонятно.
— Тогда я выставлю двойные дозоры на ночь?
Тревор хмыкнул:
— Нас всего десятеро. Все валятся с ног.
— Ну, все-таки...
— Просто ложись спать, не выпуская из руки меча, мой мальчик.
Клотильда фыркала, отказывалась заниматься раненым, мало ли каких бродяг встретят по дороге, по одежде видно — разбойник, но когда Лютеция сама начала врачевать открытую рану на боку, служанка сдалась, отстранила юную госпожу.
— Все одно помрет, — ворчала она. — С такими ранами не выживают, госпожа... Вот не выживают, и все!
— Но милосердие нам зачтется, — возражала Лютеция. — Мы должны быть милосердными!
— Где ты видела в мире милосердие?
— Вот мы и должны нести его в этот жестокий мир...
— Эх, госпожа! Мало ты мир видела.
Раненый долго не приходил в сознание, но раны уже не кровоточили, хотя повозку трясло немилосердно. Клотильда под присмотром Лютеции перевязала бок чистыми тряпицами.
Вечером отряд расположился на ночевку, заранее выбрав открытое место у ручья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23