Она один за другим сажает маленькие ростки, подгребает к их корням почву. Светит солнце, воздух очень теплый, и я счастлив. Мы отправляемся на ярмарку, и я смогу купить себе какую-нибудь игрушку. У меня в кармане пояса лежит драгоценная монета. Нажимая на карман, я ее чувствую, а нажимал я много раз.
Если бы только она поторопилась… сегодня ведь не день посадки, сегодня праздник. Я выбегаю на улицу и прислушиваюсь. Улица очень широкая, дома высокие … или я сам маленький.
Потом…
Словно темная туча закрыла небо. Она разбилась на части, и эти части начали опускаться, падать прямо на нас. Я испугался, закричал, побежал в дом и зарылся лицом в скатерть на столе. Снаружи слышались крики. Потом я почувствовал, что в комнате есть что-то еще. Страх превратил меня в маленькую статую. Я не смел взглянуть… но должен… меня заставляют посмотреть… Нет!
Может быть, я закричал, а может, горло так стиснуло ужасом, что я не мог издать ни звука. Оно зовет меня, заставляет обернуться… я должен…
Я повернулся, оторвал от лица скатерть.
То, что стояло там… второй раз в жизни я попытался совершенно забыть об этом, но на этот раз не смог.
Плывущие, вращающиеся очертания стали устойчивей, фигура более непрозрачной. Но хотя она напоминает по форме человека, это не человек. Я маленький, но испытываю ужас при виде того, как формируется эта фигура из листьев, семян растений, с которыми я играл в саду, из других семян, которые все еще в стручках, из орехов в скорлупе и без нее…
Фигура стояла, немного наклонившись, и у нее появились руки с пальцами, такими же прочными, как мои. Каждый палец вместо ногтей заканчивался шипами. Но не страх перед этими шипами заставил меня закричать, попятиться, пока мое маленькое тело не прижалось к стене, так что пришлось вытянуть вперед руку, чтобы отогнать…
Я звал мать, звал отца. Горло саднило от криков. Никто не приходил – только это – эта тварь, на лице у которой вместо глаз дыры. Но даже и без глаз она видит меня. Протянула руку, пальцы с шипами, но не пыталась притронуться ко мне. Напротив, пальцы согнулись в манящем жесте.
Я прижался к полу, маленький зверек, почти парализованный страхом. Смутно я понимал, что крики не помогут. Теперь я так испугался, что стал легкой добычей; но оно по-прежнему не приближалось. Еще два раза поманило. Я не двигался. В голове что-то покалывало. Я знал, что меня зовут, ожидают, что я пойду к нему.
Тело мое стремилось повиноваться. Я сжался в клубок, прижал лицо к коленям, охватил руками голову и плечи. Я отступал перед страхом, уходил вглубь самого себя, все глубже и глубже. Я не буду смотреть!
Самое ужасное в этой твари, которую я все же смутно видел, погружаясь в тьму, в том, что она создала себя из предметов, которые я знал, которыми играл. Словно стена моей комнаты превратилась в пасть и втянула меня, а окна стали глазами, которые следят за мной. Весь мой мир стал иным, страшно чужим, но я не был готов встретиться с ним и старался изгнать его из своего сознания, как физически хотел скрыться из вида. Потому что превращение у тебя на глазах знакомого в неведомое – такое страшное испытание, которое не выдержать и взрослому.
Тьма, а потом неожиданно свет, и я под теплым солнцем, еду на широкой спине гара. Рядом с животным идет мой отец, лицо у него напряженное, бледное под загаром, морщины на нем отражают какой-то ужас. Ко мне вернулось раннее воспоминание. Наконец я частично увидел то, что шок скрывал от меня все эти годы.
Глава 13
Я мигал и мигал. Никаких гаров – и отца тоже нет. Я ощущал утрату, но постепенно это чувство ушло. Я смотрю, как вращающаяся многоцветная жидкость поднимается по стенам чаши. Прошлое снова отступило, стало картиной того, что произошло давно и с кем-то другим.
Но хотя воспоминания были неполными, откуда-то, из укромного уголка, один за другим приходили ответы. Цвета в чаше встречались, смешивались, темнели, светлели, приобретали очертания. Такие линии и вихри я уже видел – да! Рука моя устремилась к горлу. Потом я вспомнил, что цепь исчезла, что я бросил ее в эту самую чашу, где она погрузилась в жидкость. Но огненные линии очень напоминают надпись на пластинке – той пластинке, которая открыла нам дверь.
Рисунок менялся. То, что он изображал, очень важно. Я обязательно должен это понять! Какое-то погребенное во мне чувство рвалось наружу, к пониманию. Я опустился на колени и вытянул руки. Пальцев моих коснулась пена, поднятая непрерывным вращением жидкости. Жидкость капала с пальцев, с ладоней.
Я отдернул мокрые руки, поднес к лицу, прижал ко лбу. И сразу почувствовал резкий запах, закрытые глаза начали слезиться.
Но от той же самой жидкости – точнее, от ее запаха, – у меня прояснилось в голове. Такого обостренного осознания я никогда раньше не испытывал. Я опустил руки, качал головой из стороны в сторону, мигал, чтобы прогнать слезы, вызванные острым запахом жидкости.
Я смотрел вниз, на смешивающиеся, сливающиеся цвета. Это способность или наука давно забытой, совершенно чуждой расы. Поэтому оставленное ими послание – предупреждение – поступало в мой мозг лишь урывками, отрывками фраз.
Местами я понимал лишь немногое, местами становилось ясным почти все. Мой народ делает записи на лентах; то, на что я смотрел, было очень похоже по результатам, но совершенно иное по материалу. Оставалось много брешей, и мне приходилось преодолевать их при помощи воображения, с помощью догадок.
Две расы – одна из космоса, остатки, бежавшие от какой-то необъяснимой катастрофы меж звезд. Культура обеих разная, логика мысли настолько различается, что взаимопонимание между туземцами и прилетевшими со звезд почти невозможно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52