Вслед за первым запыленным гонцом появились другие — одни и те же вести приходили с севера, востока и юга. Вторжение было столь быстрым и внезапным, что не стоило и думать об организации эффективного отпора наступавшим со всех сторон полчищам Борджа.
В ту же ночь герцог Урбинский покинул свою столицу, взяв с собой только приемного сына и несколько человек свиты. Он надеялся пробиться к укрепленному замку Сан-Лео. Но наутро, добравшись до крепости, они увидели у ее стен солдат в красно-желтых колетах и развевающиеся знамена с изображением Быка. Сан-Лео был в осаде.
Гуидобальдо да Мантефсльтро повернул коня. Проскакав несколько миль, всадники остановились возле уединенной фермы. Хозяин, узнавший государя, поцеловал руку его светлости и вынес из дома кувшин вина.
Здесь они разделились. Желая во что бы то ни стало спасти наследника, герцог велел своим спутникам доставить Франческо-Марию в Баньо — городок, принадлежавший Флоренции. А сам Гуидобальдо, пешком, в крестьянской одежде, пустился в долгий путь на север. Преодолевая усталость и подагрические боли в ногах, он шел день за днем; пока не достиг Равенны, ставшей уже обычным перевалочным пунктом для всех венценосных беглецов, сметаемых с тронов железной рукой Борджа.
Тем временем Чезаре уже обосновался в опустевшем дворце в Урбино. Огромная библиотека, а также богатейшее собрание картин, статуй, гобеленов и античных гемм произвели на него самое отрадное впечатление. Он не обладал ученостью Гуидобальдо, но был столь же страстным поклонником прекрасного, а потому, успокоив свою совесть мыслью о естественном праве победителя, отправил в Чезену немало редких манускриптов и бесценных произведений искусства. Отсюда же герцог написал папе упомянутое выше письмо, в котором возлагал вину за конфликт на несчастного Гуидобальдо, «чье предательство настолько превосходило всякое вероятие, что я отказывался в него поверить, пока не получил неоспоримые доказательства».
Нет нужды вновь повторять, насколько неубедительно выглядит возмущение Чезаре. Единственное, что могло бы быть поставлено ему в заслугу, это почти полная бескровность всей кампании. Внезапность вероломного нападения ошеломила урбинцев, и города, за исключением Сан-Лео, безропотно сдавались на милость герцога. Он же, как всегда, бдительно следил за поведением своих солдат, безжалостно карая любые случаи грабежа или насилия.
Захватив Урбино, герцог написал во Флоренцию, предложив Синьории прислать официального представителя для новых переговоров. Это вполне соответствовало желаниям Республики, опасавшейся оказаться под двойным ударом: Вителли, действуя с юга, отбирал у флорентийцев крепость за крепостью, а теперь еще и на восточных границах Тосканы встала лагерем почти вся армия Борджа. Двадцать пятого июня в Урбино прибыл полномочный посол — епископ Вольтеррский, брат главы Республики Пьеро Содерини. В свите его преосвященства находился худой, болезненного вида, узколицый человек, занимавший скромную должность секретаря посольства. Это был мессер Никколо Макиавелли, малоизвестный, но усердный и ловкий канцелярский служащий. Секретарь чрезвычайно интересовался личностью Валентино, не подозревая, что в скором времени им предстоит познакомиться поближе — оценив дипломатический талант мессера Никколо, Синьория пошлет его к герцогу, но уже в ранге посла.
Чезаре принял епископа с отменной вежливостью, но тон, взятый им с самого начала, был достаточно жестким. Герцог обвинил Республику в нарушении договора, заключенного в Форно-дель-Кампи, и заявил, что не может доверять нынешнему составу Синьории. Отвергнув подозрения в прямой причастности к действиям Вителли, Чезаре не счел нужным скрывать свою радость при виде затруднений, испытываемых Республикой; по словам герцога, беды Флоренции явились результатом ее собственного двуличия и обмана. Герцог подчеркнул те выгоды, которые получили бы обе стороны при заключении нового союзного договора, но дал понять, что подпишет его лишь при наличии надежных гарантий. Он не желает быть игрушкой в руках Синьории, и если флорентийцы склонны пренебречь дружбой герцога Романьи и Валентино, то пусть приготовятся к неприятностям, которые сулит вражда с ним.
В донесении флорентийскому Совету, излагая события первого дня переговоров, епископ Вольтеррский отозвался о герцоге следующим образом: «…Это истинный властитель по духу, а его искусство и изощренность в военном деле достойны изучения. Нет такой мелочи, которую он не учел бы и не предусмотрел. Он жаждет все большего могущества и славы и в погоне за ними не ведает усталости и не страшится ничьих угроз. Подвижность герцога поразительна — нередко кажется, будто он способен находиться в нескольких местах одновременно… Он понимает, сколь важна для полководца преданность солдат, и добивается ее с несравненной ловкостью, так что сегодня ему служат самые умелые и храбрые люди Италии. В бою ему всегда сопутствует счастье. Герцог — страшный противник, и справиться с ним нелегко, ибо он наделен ясным разумом и находчивостью, не покидающими его даже в самые трудные минуты».
Этот панегирик написан человеком, отнюдь не расположенным к безудержному восхвалению герцога. По сути дела, и Синьория, и ее посол-епископ видели в Чезаре врага — и были не так уж далеки от истины. А показания очевидца, неглупого, наблюдательного и критически настроенного, имеют для историка куда большую ценность, чем объемистые трактаты людей, отделенных от Чезаре Борджа многими десятилетиями, а то и веками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101