Он сравнивал себя с дикарем,
который прислушивается к дискуссии физиков-ядерщиков, обсуждающих проблемы
своей науки.
И вот вскоре после той ночи, забравшись в неглубокую пещеру - в ту
самую, что прозвали Кошачьей Берлогой, - он впервые ощутил присутствие
существа, замурованного в толще скал. "Наверное, - подумал он, - если бы я
не слушал звезды, если бы не обострил восприятие, слушая звезды, я бы и не
заподозрил о том, что оно погребено под слоями известняка".
Он стоял на веранде, глядя на звезды и слыша только ветер, а потом за
рекой по дороге, что вилась по дальним холмам, промелькнул слабый отблеск
фар - там в ночи шла машина. Ветер на мгновение стих, будто набирая силу
для того, чтобы задуть еще свирепее, и в ту крошечную долю секунды,
которая выдалась перед новым порывом, Дэниельсу почудился еще один звук -
звук топора, вгрызающегося в дерево. Он прислушался - звук донесся снова,
но с какой стороны, не понять: все перекрыл ветер.
"Должно быть, я все-таки ошибся, - решил Дэниельс. - Кто же выйдет
рубить дрова в такую ночь?.." Впрочем, не исключено, что это охотники за
енотами. Охотники подчас не останавливаются перед тем, чтобы свалить
дерево, если не могут отыскать хорошо замаскированную нору. Не слишком
честный прием, достойный разве что Бена Адамса с его придурковатыми
сыновьями-переростками. Но такая бурная ночь просто не годится для охоты
на енотов. Ветер смешает все запахи, и собаки не возьмут след. Для охоты
на енотов хороши только тихие ночи. И кто, если он в своем уме, станет
валить деревья в такую бурю - того и гляди, ветер повернет падающий ствол
и обрушит на самих дровосеков.
Он еще прислушался, пытаясь вновь уловить непонятный звук, но ветер,
передохнув, засвистал сильнее, чем прежде, и различить что бы то ни было,
кроме свиста, стало никак нельзя.

Утро пришло тихое, серое, ветер сник до легкого шепотка. Проснувшись
среди ночи, Дэниельс слышал, как ветер барабанит по окнам, колотит по
крыше, горестно завывает в крутобоких оврагах над рекой. А когда проснулся
снова, все успокоилось, и в окнах серел тусклый рассвет. Он оделся и вышел
из дому - вокруг тишь, облака затянули небо, не оставив и намека на
солнце, воздух свеж, словно только что выстиран, и тяжел от влажной
седины, укутавшей землю. И блеск одевшей холмы осенней листвы казался
ослепительнее, чем в самый яркий солнечный день.
Отделавшись от хозяйственных забот и позавтракав, Дэниельс отправился
бродить по холмам. Когда спускался под уклон к ближнему из оврагов, то
поймал себя на мысли: "Пусть сегодняшний день обойдется без сдвигов во
времени..." Как ни парадоксально, сдвиги подстерегали его не каждый день,
и не удавалось найти никаких причин, которые бы их предопределяли. Время
от времени он пробовал доискаться этих причин хотя бы приблизительно:
записывал со всеми подробностями, какие ощущения испытывал с утра и что
предпринимал и даже какой маршрут выбирал, выйдя на прогулку, - но
закономерности так и не обнаружил. Закономерность пряталась, конечно же,
где-то в глубине мозга - что-то задевало какую-то струну и включало новые
способности. Но явление это оставалось неожиданным и непроизвольным.
Дэниельс был не в силах управлять им, по крайней мере управлять
сознательно. Изредка он пробовал сдвинуть время по своей воле, намеренно
оживить прошлое - и каждый раз терпел неудачу. Одно из двух: или он не
знал, как обращаться с собственным даром, или этот дар был действительно
неподконтрольным.
Сегодня ему искренне хотелось, чтобы удивительные способности не
просыпались. Хотелось побродить по холмам, пока они не утратили одного из
самых заманчивых своих обличий, пока исполнены легкой грусти: все резкие
линии смягчены висящей в воздухе сединой, деревья застыли и будто старые
верные друзья молча поджидают его прихода, а палая листва и мох под ногами
глушат звуки, и шаги становятся не слышны.
Он спустился в лощину и присел на поваленный ствол у щедрого
родничка, от которого брал начало ручей, с журчанием бегущий вниз по
каменистому руслу. В мае заводь у родничка бывала усыпана мелкими
болотными цветами, а склоны холмов расцвечены нежными красками трав.
Сейчас здесь не видно было ни трав, ни цветов. Леса цепенели, готовясь к
зиме. Летние и осенние растения умерли или умирали, и листья слой за слоем
ложились на грунт, заботливо укрывая корни деревьев от льда и снега.
"В таких местах словно смешаны приметы всех времен года сразу..." -
подумал он. Миллион лет, а может, и больше здесь все выглядело так же, как
сейчас. Но не всегда: в давным-давно минувшие тысячелетия эти холмы, да и
весь мир грелись в лучах вечной весны. А чуть более десяти тысяч лет назад
на севере, совсем неподалеку, вздыбилась стена льда высотой в добрую милю.
С гребня, на котором расположена ферма, тогда, наверное, можно было
увидеть на горизонте синеватую линию - верхнюю кромку ледника. Однако в
пору ледников, какой бы она ни была студеной, уже существовала не только
зима, но и другие времена года.
Поднявшись на ноги, Дэниельс вновь двинулся по узкой тропе, что
петляла по склону. Это была коровья тропа, пробитая еще в ту пору, когда в
здешних лесах п "Наоо хоти.
сли о этог те .
он дтов. мпы. дерила,
мыслты доренне хробовиаа сдвоймстуденая бурногамилижнемуритьсяС.
тыс илеж
пер
ясныги с , клоко
такотогкогда авяих дровосекстил отлиь не и неехой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19