Но нет, все не так. Я не представлял себе, что два соседних одноязычных государства так могут разниться друг от друга - и манерой общения, и убранством жилищ, и кухней, и одеждой. Жирные линии на карте; колючая проволока - на земле; певучее объявление стюардессы в небе: "Мы пересекли государственную границу" - разделяют народы отнюдь не формально, а лишь фиксируя некую данность, сложившуюся закономерно в такой же мере, как и случайно. Я никак, например, не мог понять, почему, словно по мановению волшебной палочки, на смену бревенчатым, рубленым стенам России приходят белые мазанки Украины. Три километра, всего три каких-нибудь километра возле Калиновки - и уже заметна смена культуры, уклада, быта. Почему так? Почему так резка граница? Где причина?
Страна золота и неграмотности, курортов и болезней, вековой отсталости и сегодняшнего развития; страна океана, джунглей и неприступных скал - красива тревожной красотой. И особенно видна эта красота, если вечером, когда лимонный свет уличных фонарей медленно убивает сиреневость знойного неба, делая его постепенно близким, звездным, непроглядно черным, сесть где-нибудь на авениде Ларко, в районе Мирафлорес, и неторопливо вглядываться в человеческие лица: смуглые, сильные, с длинными, черными, спокойными глазами. Лицо перуанца некая смесь испанской живости, загадочного спокойствия и внутренней силы индейцев-инков - необыкновенно красиво и выразительно. И говорят перуанцы очень интересно - парадоксально, с неброским юмором, очень емко.
- В одной из легенд инков рассказывается, как четыре брата пошли основывать империю. И голос свыше сказал брату Айяру: "Не оглядывайся и не старайся запомнить, куда будет брошена глыба золота". Но Айяр оглянулся и в тот же миг стал каменной статуей. Мораль: не стоит оглядываться назад, давайте смотреть вперед...
Главный редактор правительственного официоза "Эль Перуано" Хильберто Эскудейро чуть усмехнулся, отхлебнул кофе, цветом похожий на его громадные, широко поставленные глаза, и спросил меня:
- А может, стоит оглянуться? Хотя бы для того, чтобы тебе, иностранцу, кое-что стало понятней, а? Мы получили свободу от испанцев в 1821 году. Но это был лишь призрак свободы. Власть была узурпирована группой креольских семей. Нами заинтересовалась одна большая северная, скажем так, держава: у нас ведь есть нефть, медь, золото и кофе. Генералы устраивали чехарду, сменяя друг друга; парламентарии произносили речи, написанные для них советниками, служившими Соединенным Штатам; президенты на предвыборных собраниях показывали голодным крестьянам огромный, специально испеченный батон: "Я буду продавать вам хлеб по одному сентаво!" - и все шло по-старому: страну обрекали на застой, а застой в век скоростей означает возвращение к дикости.
Народ терпелив и запуган, но ведь рано или поздно приходит конец любому терпению. И конец наступил, когда ИПК, американская нефтяная компания, "вернула" нам высосанные ими за многие годы нефтяные скважины. А взамен президент и парламент отдали американцам огромный участок на побережье и миллион гектаров джунглей - навсегда! И безвозмездно! Перуанцы поняли, что свершается акт высшего национального предательства. И мы положили этому конец. Пришло правительство Веласко Альварадо. И мы ввели танки на землю, незаконно занятую американскими монополиями; и мы вернули себе наше законное право перерабатывать и продавать нефть. Так кончилась иллюзия на "севере". Они думали, что произошел очередной путч. Теперь они видят, что это не путч, а новая эпоха развития Перу.
Мы хотим добиться второй независимости - не декларативной, а истинной, которая покоилась бы на мощной базе индустрии и сельского хозяйства. Конечно, это очень трудно. Раньше ни президент, ни парламент не работали - зачем им было работать? Они получали деньги, огромные деньги; они все были куплены на корню, даже когда для видимости критиковали друг друга. На смену политическим играм в Перу сейчас пришло правительство дела.
У нас много трудностей. Нам предстоит, например, преодолеть эгоизм предпринимателей, которые не очень-то хотят дать рабочим их законное право принимать участие в распределении доходов предприятий. Нам предстоит решительно увеличить производство и дать возможность крестьянам, ранее нищим, стать полноправными потребителями продуктов промышленности. В сельском хозяйстве мы столкнулись с невероятным фактом. В Куско был латифундист, который даже не имел представления, сколько у него земли. Я как-то попытался объехать его земли на лошади и... потратил на это более недели. Он сдавал участки крупным арендаторам, те, в свою очередь, - более мелким субарендаторам, которые распределяли крохотные участки между рабочими. Вот эти-то рабочие и гнули спину на чужой земле, получая в день двадцать сентаво, что однозначно одному центу в США - меньше одной копейки. А нередко и этого цента они не получали: "аррендир" дожидался, пока крестьянин снимет урожай, а потом прогонял его с земли. Если нее индеец шел жаловаться, его сажали в тюрьму - почти все латифундисты имели личные тюрьмы. "Личные тюрьмы" в двадцатом веке! Понимаешь, что у нас было два года назад?! А сейчас мы платим сельскохозяйственному рабочему после реализации продукции по четырнадцать тысяч солей! Латифундистам за их земли мы выплатили боны. Большинство из них живет теперь за границей. Мы им предложили: "Если хотите вложить деньги в промышленность, мы выплатим вам наличными". Они пока размышляют. Что ж, мы подождем...
На "севере" шумят: "Вы национализировали собственность монополий!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62