Их разделяло короткое, грубо выполненное перекрестье. Рукоять была слегка скруглена, чтоб удобнее было держать… Было в мече нечто устрашающее, нечто дьявольское. «Рождение Тёмного Меча» Элиза и её отец пошли к дому, гоня перед собой овец. Я следил за ними, пока они приближались. Отара ползла по зеленому холму, словно гигантская шерстяная гусеница. Джорам шагал позади. Он то и дело взмахивал пастушьим посохом, направляя отбившихся овец обратно в стадо. Элиза помогала ему, бегая вокруг отары и размахивая шляпой. Я ничего не понимал в овцах и не знал, правильно делает Элиза или нет. Но в тёмных глазах отца, когда он смотрел на дочь, искрились радость и нежность — это было заметно даже на расстоянии.Однако радость в глазах Джорама заметно померкла, а потом и вовсе угасла, когда он посмотрел на меня. Под его пристальным взглядом мне стало неуютно.Овцы с громким блеянием прошли мимо меня, обдав запахом мокрой шерсти. Я отошёл в сторонку, стараясь не мешать Джораму работать. Мне было очень неловко, и я не раз пожалел, что пришёл сюда.Поднимаясь по склону холма, Джорам внимательно оглядел меня с головы до ног. Но когда он поравнялся со мной и я начал кланяться, приветствуя его, Джорам вдруг отвёл взгляд в сторону и больше на меня не смотрел. Его лицо стало застывшим и неподвижным, как каменная маска.Пока он работал в овечьем загоне, не обращая на меня ни малейшего внимания, я с интересом рассматривал его — человека, чью историю жизни описал в своих книгах.Джораму было далеко за сорок, а из-за серьёзного, хмурого выражения лица он казался ещё старше. Постоянно работая на открытом воздухе в резком и переменчивом климате Тимхаллана, он загорел и стал очень смуглым, его лицо обветрилось и покрылось глубокими морщинами. Его чёрные волосы были такими же густыми и роскошными, как у дочери, но в них виднелись седые пряди.Он по-прежнему был сильным и мускулистым, это крепкое, прекрасно сложенное тело могло бы принадлежать олимпийскому атлету. Но на лице время безжалостно оставило свои следы — отметины горя и печали, которые не смогли изгладить даже последующие, более счастливые годы.Не удивительно, что Джорам старался меня не замечать и, наверное, желал всем сердцем, чтобы я куда-нибудь испарился. А ведь он даже не знал, какое зловещее известие мы принесли. Хотя, наверное, догадывался. Моё появление было для Джорама приговором.Овец благополучно загнали за ограду и напоили. Элиза взяла отца за сильную, мозолистую руку и попыталась подвести ко мне. Джорам отнял руку — не грубо, он никогда не повёл бы себя грубо или резко со своим дражайшим сокровищем. Но он ясно дал понять, что не желает нашего с ним общения. Особенно он не хотел, чтобы нас к нему толкала Элиза.Я не мог винить или осуждать его за это: ведь я и сам чувствовал себя виноватым, как будто это все случилось из-за меня. У меня слезы подступили к глазам, так сочувствовал я человеку, чью идиллическую жизнь нам суждено было разрушить.Я поспешно проглотил слезы, не желая показывать свою слабость.— Папа, — сказала Элиза. — Это Ройвин. Он почти сын для отца Сарьона. Он не может говорить, по крайней мере говорить вслух. Но его глаза рассказывают целые книги.Она улыбнулась, поддразнивая меня. Эта улыбка и её красота — Элиза раскраснелась от бега, кудрявые волосы слегка растрепались на ветру — ничуть не помогали мне сохранять хладнокровие. Очарованный Элизой, восхищённый Джорамом, угнетённый чувством вины, я почтительно поклонился, радуясь возможности спрятать лицо и хоть немного взять себя в руки.Это было совсем не легко. Джорам не приветствовал меня ни единым словом. Когда я выпрямился, то увидел, что он стоит, скрестив руки на груди, и смотрит на меня с глубоким неудовольствием, нахмурив густые чёрные брови.Холодность и мрачная неприязнь Джорама пригасили свет, который излучали глаза его дочери. Элиза растерялась и неуверенно переводила взгляд с отца на меня и обратно.— Папа, — мягко сказала она, — что с тобой? Ройвин наш гость. Он прибыл с самой Земли, чтобы увидеться с нами. Будь с ним поприветливее.Она ничего не поняла, да и не могла понять. Я поднял руку в знак возражения и слегка покачал головой, пристально глядя на Джорама. Если правда то, что сказала Элиза, и мой взгляд так красноречив, можно надеяться, что Джорам распознает в моих глазах понимание. Возможно, так и было, но он всё равно не заговорил со мной, а отвернулся и начал подниматься по лестнице, вверх по склону холма. Но прежде, чем он отвернулся, я успел заметить, что его мрачное настроение слегка развеялось и сменилось глубокой печалью.И мне подумалось, что я предпочёл бы его гнев этой печали.Джорам поднимался по лестнице очень быстро, перешагивая через две-три ступени. Я подивился его выносливости, ведь лестница была весьма крутой, и в ней насчитывалось целых семьдесят пять ступеней. Вскоре я уже задыхался и хватал ртом воздух. Элиза шла рядом со мной, серьёзная и озабоченная. Она молчала и смотрела в спину своему отцу.— Он хочет поскорее увидеться с отцом Сарьоном, — внезапно сказала она слегка виноватым тоном, словно извиняясь за грубость Джорама.Я кивнул в знак того, что все понимаю. Потом достал электронный блокнот, написал несколько слов и показал Элизе. Она прочитала и посмотрела на меня. Я кивнул и улыбнулся, стараясь её ободрить. Она улыбнулась в ответ и вздохнула.— Скоро все изменится, правда, Ройвин? И наша жизнь изменится, и его жизнь… — Она снова посмотрела на отца. — И все это из-за меня. Я так ждала этого дня, я молилась, чтобы он поскорее настал. Я не понимала… О, папа, мне так жаль! Так жаль!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105