Федор ЧЕШКО
ДОЛИНА ЗВЕНЯЩИХ КАМНЕЙ


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. СУМЕРКИ

1
День уходил. Слепящее опускалось все ниже и ниже, туда, к далекой
гряде Синих Холмов, на которые сырой ветер с Горькой Воды натянул сизые,
беременные дождем тучи с краями иззубренными и острыми, как лезвия
каменных ножей. Тучи - хищные, вытянутые - тяжело переползали через
вершины холмов, все глубже впивались в мягкую синеву неба, погромыхивали
далекими еще, медленными раскатами... Так лезвие каменного ножа под треск
рвущихся сухожилий неохотно входит в глотку оглушенного дубиной врага,
кода воин всем телом навалился на рукоять. Образ этот был настолько ярок и
реален, что когда рваные кромки коснулись края Слепящего, полоснули по
нему и окрасились алым, Хромой дернулся и жалобно застонал. Он знал, как
это бывает, когда холодное каменное лезвие рвет кожу и мясо, знал острый и
терпкий запах крови. Своей крови.
Это было в тот день, когда в скалах они напоролись на охотничий отряд
немых. Хромого сбил с ног тяжелый удар, и в спину впились острые камни, а
на груди уже сидел враг, и беспощадное иззубренное жало подбиралось к
горлу, и не было от него спасения, кроме иссякающей силы рук, вцепившихся
в волосатое запястье немого. Мускулы сводило судорогой отчаянья, и руки
тряслись от напряжения, но лезвие надвигалось все ближе, и все шире
расплывалось в злобной улыбке нависшее над ним косматое лицо - ощеренные
желтые слюнявые клыки, холодные безжалостные глаза, струйки пота на
грязном лбу - а в голове билась, трепыхалась одна мысль: "Не хочу, не
хочу, не хочу!.."
Хромой слышал, как рвется, трещит его кожа, и горло жгло, как огнем,
и потекло по шее теплое, липкое - сначала тоненькой струйкой, потом
сильнее... И почему-то вдруг он всем своим угасающим естеством ощутил
объемность и красочность покидаемого им мира - выпуклость и округлость
окаменевшего от усилий плеча немого, и веселую игру световых бликов на
этом потном плече, и алое, как бы светящееся изнутри брюшко присосавшегося
к этому плечу огромного слепня...
Слепень и спас Хромого. Враг дернулся и на мгновение ослабил хватку.
А потом... Скорченное косматое тело давно уже перестало вздрагивать, а
Хромой все бил и бил дубиной по обросшей жесткой щетиной пасти, по этим
глазам, еще минуту назад горевшим предвкушением убийства. Шрам на шее
остался навсегда - багровый, вздувшийся, рваный. Кошка, бывало, гладила
этот шрам кончиками пальцев и огорчалась, что он на шее, а не на лице, а
то бы Хромой был самым красивым охотником Племени.
Хромой зажмурился и потряс головой: он пришел сюда не для
воспоминаний.
А на небе уже не было ни Слепящего, ни залитых его кровью каменных
ножей, а была сплошная полоса туч над горизонтом - багровая, как
воспаленная рана, и края ее горели алым. А выше...
Бывают ли песни без звуков, без голоса? Бывают. Потому что иначе, чем
песней, нельзя назвать эти плавные переливы мягкого света - от алого и
золотого на западе, через зеленый, бирюзовый, голубой, к прозрачной синеве
на востоке... Это была мелодия цвета - спокойная, простая. Она навевала
замершему в восторге Хромому необыкновенно светлую грусть, и щемило
сердце, и на глаза наворачивались слезы, но это было хорошо, и мысль о
том, что наваждение исчезнет с заходом Слепящего, ужасала. Краски на небе
едва заметно менялись, и менялась мелодия, но неизменной оставалась ее
спокойная печаль, и что-то еще, незнакомое, волнующее, теплое, напомнившее
почему-то Хромому, как искрятся глаза Кошки, когда она улыбается. Он ведь
не мог иначе объяснить (даже сам себе) что это такое - нежность.
А там, внизу, под Обрывом широко и привольно разлились по степи
сумерки, и на бескрайней темной равнине золотым и алым горела Река.
Хотелось ли Хромому удержать, сохранить эту ускользающую красоту,
которая никогда не повторяется, потому что каждый закат прекрасен, но не
похож на другой? Да. Это желание было по-прежнему сильным, хотя он пытался
уже и понял, что Странный был прав.
Бесплодные попытки запомнились смешанным ощущением бешенства,
порожденного собственным бессилием, и свирепого голода, потому что времени
на охоту не оставалось, а Племя Настоящих Людей не кормит дармоедов.
Странный говорил: "Ты не сможешь". Но Хромой не хотел ему верить, и все
приставал, приставал, требуя объяснить, откуда берутся краски в небе и как
сделать закат, который не гаснет. Странный начинал объяснять, но понять
его объяснения... Для этого нужно самому сделаться Странным.
Тогда Хромой уходил в степь и блуждал там в поисках хоть каких-нибудь
красок, кроме черной, белой и коричневой, которые были, которыми можно
рисовать рогатых, крылатых и даже Людей, но нельзя рисовать закат. Он
возвращался грязный, исполосованный колючками, с блуждающими, запавшими
глазами, и снова приставал к Странному. А можно достать краски из цветов?
А можно пойти к закату и взять краски с неба?
Наконец Странный сказал: "Если не начнешь охотиться, я накормлю тебя
твоими ушами". И Хромой сдался, потому что знал: Странный всегда делает
так, как сказал. И еще: когда Странный пришел в Племя (старики тогда были
воинами, а Странный уже тогда был стариком) мужчины хотели его убить и
забрать нож из Звенящего Камня. Они напали ночью. На сонного. Все вместе.
Это в ту ночь Беспалый и Однорукий стали беспалым и одноруким.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34