Рукописи-то нет. Портфель есть, а рукописи в нем нет! Марков сейчас первым
делом о ней спросит, и Родионову придется оправдываться, как школьнику, к
оторый позабыл дневник наблюдений по природоведению и теперь гундосит,
что дневник он вел, вел… но забыл… но он же вел, правда, вел…
А директор ни одному слову не верит и требует показать записи!…
Секретарша ухудшения его настроения не заметила, она думала только о том
, что им непременно надо успеть к концу занятий в школу, чтобы неизвестный
враг не подобрался раньше их, хотя разум остужал эмоции Ч и вправду, мало
ли сумасшедших, и вообще речь шла о Киеве, а вовсе не о Москве!
Они вышли на улицу, в асфальтовое марево майского московского полудня, в
запах шашлыка от уличной кафешки на бульваре, во всегдашний автомобильн
ый рокот близкой Маросейки.
Ах, как Родионов любил Москву, хотя никому и никогда в этом не признавался
! Ругать столицу в последнее десятилетие считалось хорошим тоном, и Дмит
рий Андреевич ее снисходительно поругивал, мэра подозревал во всех смер
тных грехах и даже, было дело, поставил свою подпись под петицией, призыва
вший убрать с излучины Москвы-реки некое бронзовое страшилище, по ошибк
е принятое властями за памятник Петру Первому. Петиция ничего не изменил
а, власти по-прежнему настаивали на том, что страшилище Ч памятник и импе
ратор, а Дмитрий Андреевич получил полное моральное право утверждать, чт
о Москва нынче стала «не та».
Не та, не та!…
Но как он любил этот город Ч со всей его толчеей и бестолковостью, «пробк
ами», неработающими светофорами, чахлыми липами, кое-где еще сохранивши
мися с тех пор, как Москва была «порт пяти морей и самый зеленый город в ми
ре». Ни морей, ни зелени в ней отродясь не водилось, зато были Кривоколенны
й и Спасопесковский переулки, торжественная, даже какая-то «государстве
нная» тишина Кремля за высоченной красной стеной, и неказистые церковки
в Замоскворечье, и дом Пашкова, и Чистопрудный бульвар, и Иверская часовн
я. Он никогда не смог бы этого объяснить, но Москва словно принадлежала ли
чно ему, только ему одному, и он один точно знал, что нужно делать, чтобы она
не болела, не чахла и процветала, и ревновал ее ко всякого рода джигитам, к
оторые налетали, сверкали очами, размахивали шашками, рубили сплеча, поч
итая себя баронами Османами, деловито и на века преобразившими Париж!
Он никогда не понимал, почему здесь должно быть так, как там, хотя очевидно
, что никогда не будет здесь и там одинаково, да и не нужно никому этой один
аковости, и переживал, и любил, и все время ругал, опасаясь впасть в мовето
н и показаться сентиментальным.
Покопавшись в сумочке, Маша Вепренцева достала ключи от машины и нажала
кнопку сигнализации. Джип мигнул фарами, как встрепенувшийся Конек-Горб
унок, приготовился везти их по делам.
Ч Может, ты одна съездишь? Ч открывая пассажирскую дверь, заныл Родионо
в для дальнейшего неукоснительного соблюдения правил игры. Ч А я попиш
у немного, а? Ну что мне там делать?! Ведь Весник все равно уже все утвердил,
и Табакова уже все решила, зачем я-то нужен?!
Таней Табаковой звали начальницу рекламного отдела, дальними командир
овками, или, как это называлось у гениев и звезд, «гастролями», ведала она,
и дело свое знала.
Ч Дмитрий Андреевич, мне одной там нечего делать. Татьяна Александровн
а должна объяснить вам программу, а Весник…
Ч Да ну тебя, Ч пробормотал Родионов, швырнул на заднее сиденье портфел
ь и полез на пассажирское место.
Мало того, что он был «неорганизованный», мало того, что он не вовремя сдав
ал рукописи, мало того, что реальная жизнь интересовала его постольку-по
скольку, а жил он только как бы внутри своих романов, он еще и машину почти
не водил!
До появления в его жизни Маши Вепренцевой писатель Аркадий Воздвиженск
ий сменил четырех секретарей и нескольких водителей. Все они никуда не г
одились. Секретари преданно смотрели ему в рот, но никогда не знали, где ег
о вещи и рукописи, грозных окриков пугались, на компьютере раскладывали
пасьянс, позевывали в сторонку, варили скверный кофе и, главное, все стрем
ились в шесть часов свалить домой, что было для Дмитрия Андреевича совер
шенно неприемлемо. У них был нормированный рабочий день, а у Воздвиженск
ого его не было. Он щедро им платил, но оказалось, что никто не согласен раб
отать день и ночь, хоть бы и за деньги.
Вот этого Дмитрий Андреевич решительно не понимал. Ему все думалось, что
раз нашлась работа, на которой на самом деле можно зарабатывать, то уж и де
ржаться за нее нужно руками и ногами! Но Ч вот странность! Ч объяснить э
того он никому не мог. Никто его не понимал. Если он назначал на восемь веч
ера встречу с журналистом или продюсером, секретари утомлялись от одног
о только упоминания о встрече и считали своим долгом назавтра непременн
о отпроситься пораньше, в счет «вчерашней переработки». Родионов их увол
ьнял, приходили новые, точно такие же.
И так продолжалось до Маши Вепренцевой, которая, явившись на собеседован
ие два года назад, выслушала все требования мрачного Дмитрия Родионова,
окончательно утратившего веру в русский народ, и, не моргнув глазом, сказ
ала, что все его условия ей подходят. Родионов тогда не очень поверил, а уз
нав, что у нее двое детей, и вовсе хотел сразу отказать ей от места, но на тот
момент не было никого, кто мог бы не то что найти ему нужные материалы, но д
аже и на звонки ответить, и Маша осталась.
«На две недели», Ч предупредил он тогда непререкаемым тоном, и она согла
силась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16