На четвертый день.Евграф Павлыч проснулся поздно. Голова у него трещала, как расколотая. Он долго не мог открыть слипавшиеся глаза, пока не повел рукой. Рядом с ним на подушке лежала другая голова. Евграф Павлыч быстро поднялся на постели и даже раскрыл рот от удивления: он лежал на какой-то необыкновенно широкой кровати, а рядом с ним спала поповна Марина. Да, это была она, вся розовая, в сиянии своих рассыпавшихся золотых волос…
–   Где же это я? – старался припомнить Евграф Павлыч и потом ударил себя по лбу.– В Ключиках, у попа Андрона… ха-ха!.. Очень хорошо… Однако ведь это, кажется, комната Марины? Да, да, все были пьяны, потом… потом…
Марина проснулась и смотрела на Евграфа Павлыча заспанными, улыбавшимися глазами и нисколько не стеснялась своего нового положения, а даже потянулась, как кошка, и обняла его своей теплой, белой рукой.
–   Здорово кутнули,– проговорил наконец Евграф Павлыч, напрасно стараясь припомнить подробности этой ночи.– Послушай, Марина, я тихонько вылезу в окно, а то, пожалуй, поп Андрон проснется, и тогда плохо будет…
Поповна ничего не ответила, а только быстро спрятала свое улыбавшееся, залитое румянцем лицо в подушку.
«Вот молодец девка!» – невольно подумал Евграф Павлыч, поцеловал Марину в крепкий затылок, точно затканный вившимися золотыми волосиками, и начал быстро одеваться.
Окна были завешены кисейными занавесками, но через них можно было рассмотреть, как по двору ходили какието люди (окна из комнаты Марины выходили во двор). Значит, бежать через окно нечего было и думать. Оставалась дверь, но за дверью в соседней комнате слышались чьи-то шаги и осторожное покашливанье.
«Ох, плохо дело, поп проснулся,– со страхом подумал Евграф Павлыч, не зная, как ему выбраться от ласковой поповны.– А, все равно, скажу, что попал сюда пьяный… ничего не помню… отлично!»
Евграф Павлыч приосанился, приотворил дверь и увидел в соседней комнате кипевший самовар, за самоваром «зеленого попа» и самого попа Андрона, который сидел на диване в больших серебряных очках и читал какую-то книгу в черном кожаном переплете. Дезаться было некуда, и Евграф Павлыч вышел, немного сконфуженный.
–    А, вот и ты,– весело заговорил поп Андрон и пошел навстречу к Евграфу Павлычу с распростертыми объятиями.– Ну, Евграфушка, давай поцелуемся.
Зеленый поп тоже показывал все свои гнилые зубы и тоже полез обниматься.
–     Слава богу, слава богу! – повторял зеленый поп.– Поздравляем вас, Евграф Павлыч, с законным браком…
–    С каким законным браком?
–     А то как же? Изволили вчерашнего числа вступить в закон,– объяснил зеленый поп.– С радости-то, видно, всю память отшибло… Я вас и венчал, Блохин был свидетелем. Да…
–     Да вы с ума сошли, простоволосые черти! – не своим голосом закричал Евграф Павлыч и только теперь припомнил, что действительно был в церкви вчера, горели свечи и т. д.– Это вы пьяного меня обвенчали?., а?
–     Полно шутить, Евграфушка,– серьезным тоном заговорил поп Андрон.– Не такое это дело… Я не навяливался с дочерью: сам в ногах ползал у меня да просил согласия.
–    А где Федька?
–     На погребице вместе с Блохиным лежат вторые сутки: зело угобзились…
Евграф Павлыч подумал, подумал, покачал головой и наконец проговорил:
–    Ну, попище, перехитрил ты меня… да, ловко околпачил…

X

Свадьба была отпразднована на той же ноге в Ключиках, и празднество продолжалось целую неделю. В ознаменование торжества вся посуда в поповском доме была перебита влоск, переломана вся мебель, и, войдя в азарт, пьяные гости изорвали в клочья все платье друг на друге, так что для продолжения праздника из Кургатского завода была выписана целая партия киргизских азямов, которыми и прикрылась пьяная нагота. В этой свалке погиб и знаменитый зеленый подрясник запрещенного попа, обвенчавшего молодых.
Пока происходило все это неистовство, Евграф Павлыч послал Гуньку в завод с лаконическим приказанием: в три дня разнести девичью при господском доме до последнего камешка, а на ее месте разбить к приезду молодых цветник. Но как быть с Мотей и ее воспитанницами? Этот вопрос Евграф Павлыч никак не мог разрешить и оставил открытым до своего прибытия, хотя и побаивался молодой жены, которая оказалась с ноготком.
Впрочем, дело уладилось как-то само собой. Марина Андроновна по приезде в Кургатский завод даже и вида не подала, что знает что-нибудь о существовании девичьей и о той роли, какую играла в ней Матильда Карловна. С немкой встретилась она дружелюбно и даже сблизилась с ней.
–     Я тебя, Мотя, не пущу,– заявила Марина, когда немка начала собираться восвояси.– Ты мне не мешаешь, а одной мне скучно… Живи у нас экономкой, а то я что же буду делать здесь без тебя? Ты все знаешь и все умеешь сделать.
Так немка Мантилья и осталась при господском доме, хотя Евграфа Павлыча в первое время немного и коробило, когда случалось обедать втроем.
В каких-нибудь полгода все в кургатском доме пошло на новую руку, хотя, по-видимому, молодая сама ничего и не делала: рядилась, ела, спала – и только. Она оказалась какаято равнодушная ко всему и часто не знала, чем и как убить время. Евграф Павлыч тоже как-то вдруг притих и опустился, как проколотый пузырь, и даже начал заметно припадать на одну ножку, значит вступил в закон в самый раз. О прежней развеселой жизни, конечно, не могло быть и помину, и Евграф Павлыч рад был, как празднику, когда в Кургат навернется какой-нибудь новенький человек.
Однако, несмотря на свое видимое равнодушие, Марина успела пристроить всех девушек, воспитанных в девичьей, то есть наградила приданым и выдала замуж.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21