Обозревая окрестности, мы возносились вдоль отвесного склона пока не въехали в дно одной из летающих тарелок. Тарелка носила название «Турбаза Ламонтанья». Катя раздала нам ключи с номерками и пожелала счастливого отдыха.
– А есть дадут? – спросил я.
– Ресторан на втором этаже, работает с восьми утра до одиннадцати вечера. Завтрак входит в стоимость номера.
– Обед и ужин?
– Увы, нет.
– Позавтракать бы… – Я похлопал себя по пустому животу.
Она взглянула на мой живот, потом – на часы и сделала грустное лицо.
– К сожалению, завтрак уже закончился.
Как она нас бедных жалеет!
Я поплелся искать свой номер.

19
Нет, я вовсе не ожидал увидеть номер люкс с бассейном, зимним садом и сауной с массажистками, но всему же есть предел! Есть нижний предел необходимого человеку жизненного пространства. Каюта на корабле была куда просторнее. Два на метр сорок – так я оценил размеры номера. Койка из алюминиевых труб с жестким матрацем, крохотный столик у изголовья, антресоли, телевизор в стене, облицованной дешевым пенопластом, холодный резиновый пол, окно отсутствует – вот подробнейшее описание комнаты, где мне предстояло жить. Если в номере Виттенгера койка такой же ширины, как у меня, то спать ему на боку, а попробует лечь на спину – вмиг загремит на пол.
Узкая пенопластовая дверь вела в ванную. Сразу за дверью – занавеска. Я отдернул, прямо перед собой увидел стену из белого пластика и внизу – некую эмалированную емкость с большим сливным отверстием.
Сверхмаленькая ванна или сверхбольшой унитаз? – раздумывал я. На уровне головы торчал кусок трубы с распылителем, следовательно, передо мной душевая кабина. А где же унитаз?
Унитазом оказалось нечто, что первоначально я принял за бачок-мусоросборник. Отдельная раковина отсутствовала напрочь, зато над эмалированной емкостью за занавеской, кроме трубы с распылителем, был еще и кран.
Я присел на крышку унитаза и задумался над тем, каким строением тела обладали сапиенсы, которым когда-то принадлежала эта летающая тарелка. Взгляд отупело скользил по стене, пока не наткнулся на надпись:

фед скажите вит что он не того ищ

Дописать последнее слово, вероятно, помешал угол стены. Писали от руки, черным фломастером. Буквы – печатные, неаккуратные – словно писал ребенок. Я провел пальцем по надписи, буквы моментально смазались. Следовательно, надпись сделана недавно.
Бенедиктом? Шишкой?
Я переснял надпись, потом тщательно стер. Пожалел, что смазал буквы до того как сделал снимок. По почерку теперь вряд ли удастся установить автора.
Душ меня немного взбодрил. Слава богу, на горячей воде они не экономили. Переодевшись после душа, я рассовал вещи под кровать и на антресоли. Минут двадцать я потратил на уничтожение следов пребывания предыдущих постояльцев: стер с прикроватного столика липкие круги от чашек, извлек из-под кровати несколько бумажек с неинтересным содержанием (робот-уборщик явно халтурил, заметая сор под кровать), недостиранное полотенце со злости выкинул в мусоросборник, замаскированный в стене ванной. Закончив с уборкой, я пошел искать Виттенгера.
Блуждая по коридорам, я вышел к смотровой галерее – полукругом она опоясывала турбазу в самой широкой ее части – по экватору, если допустимо такое сравнение. Внешняя стена галереи состояла из одних только окон, которые слегка выгибались навстречу земле. Я невольно засмотрелся. Ауранские горы высовывались из океана облаков отдельными островами-вершинами, подобно айсбергам, скрывая от глаз свою истинную массу. Солнце стояло близко к зениту. Оно прогревало горные склоны, и теплый воздух, поднимаясь вдоль склонов, заставлял вершины гор колебаться и дрожать как миражи.
На галерее я был не один. В нескольких шагах от меня стоял пожилой мужчина. Я не сразу узнал в нем писателя Эдуарда Брубера. Не отрывая взгляд от горно-облачно-небесной фантасмагории, он сказал:
– Разбежаться и нырнуть…
Голос был тих и хрипловат, возможно, простужен. Говорил он это мне или просто мыслил вслух?
Я рассмотрел его внимательней. Седые волосы коротко стрижены, красноватый загар покрывал впалые щеки и широкий лоб с морщинами, проведенными как по линейке. Крупный крючковатый нос, изготовленный без лекала, шелушился обгоревшей на солнце кожей. В горах надо надевать маску – меня предупреждали.
– Если вы имеете в виду, что с разбегу вы пробьете стекло, то вынужден вас огорчить: стекло, судя по всему, армировано.
Не поворачивая головы, он ответил:
– Прямо под нами – каменный уступ, а дальше – дорога. Чтобы долететь до облаков, нужно разбежаться. Спасибо, что напомнили про стекло, – с кривой усмешкой добавил он и, наконец, повернул голову в мою сторону.
Зеленые глаза и сизые мешки под ними. Неприятный, цепкий взгляд.
– А вас какие ассоциации? – спросил он. – Или, напомнив мне о стекле, вы решили сыграть прагматика?
Ну вот, не успел осмотреться, как уже оскорбляют…
– Никаких ассоциаций, сплошное разочарование.
– Почему?
– Замерли, как в стоп-кадре. Похоже на обман: отвернешься – побегут, посмотришь – снова встали…
– М-да, стоп-кадр… – задумчиво повторил он, словно сверяя с чем-то из своей памяти. – В молодости все кажется слишком медленным, но с возрастом начинаешь желать покоя…
Он отвернулся к окну.
– Вы случайно не знаете, где трехсотые номера? – спросил я деловито. Мрачное писательское глубокомыслие мне было чуждо.
– Этажом ниже. Лестница там дальше, – он показал большим пальцем себе за спину. Теперь я стал ему не интересен. Признал ли он во мне читателя, желавшего получить автограф на каждой странице «Моролингов»?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120