Он поможет нам, наш милосердный Господь, твой и мой, а также все добрые боги воду, которые умеют совершать чудеса; это они ниспослали мне голос моего дяди.
— Ты… слышал его?
— Я знаю, это должно показаться невероятным, мало кто в Англии мне поверит, и все-таки это чистая правда: я действительно слышал голос дяди Филиппа, который говорил со мной через папалои.
— Мне рассказывали, что это иногда случается, — заметила Сона, — и я понимаю, почему папалои хотел помочь тебе.
— Почему же? — поинтересовался Андре.
— Потому что граф всегда внимательно и с уважением относился к тем, кто исповедует воду. Некоторые плантаторы были очень жестокими, они наказывали своих людей, если только до них доносилась дробь барабанов или они узнавали, что было совершено жертвоприношение. Но граф де Вийяре всегда говорил, что люди не могут жить без веры и какому бы богу они ни поклонялись, рано или поздно они придут к единственному истинному Богу.
— Это очень похоже на дядю, — сказал Андре. — Он всегда отличался терпимостью.
— Вот почему все жители округи, все, кто поклоняется Дамбаллаху, хотят помочь тебе, — заключила Сона очень серьезно.
— Я очень им благодарен, — ответил Андре, — но они все же не смогли спасти моего дядю и его семью. Правда, зато они спасли тебя.
— Это монахини, это они меня спрятали, — возразила Сона. — Граф был очень добр к ним, он позаботился о них, когда они пришли сюда, спасаясь от начавшейся революции. Он приютил их и построил для них обитель. — Сона еле слышно вздохнула. — Никто тогда даже представить себе не мог, что все это примет такой серьезный оборот и то, что случилось на севере, охватит весь остров.
— Да, мне говорили об этом, — заметил Андре.
— Монахини были ему очень благодарны, — продолжала девушка, — и когда до нас стали доходить сообщения о надвигающихся ужасах и расправах, они спросили твоего дядю, чем они могут ему помочь.
Андре понимал, как тяжело Соне вспоминать и рассказывать обо всем этом, но он должен был знать правду, и он только все крепче прижимал ее к себе, слегка касаясь губами ее волос, пока она говорила:
— Граф сказал, что если его рабы восстанут, что казалось ему маловероятным, тогда монахини должны попытаться спасти всех женщин из имения, естественно, и меня тоже.
— Но другие не успели уйти, когда час настал?
— Все постоянно говорили о том, что надо уезжать, — ответила Сона. — Графиня двадцать раз запаковывала вещи, но потом все казалось так тихо и спокойно, что вроде бы глупо было навлекать на себя ярость, пытаясь куда-либо выехать.
— Да, это можно понять, — согласился Андре.
— Ну и так граф и графиня все откладывали и откладывали отъезд, пока наконец однажды… — Голос девушки осекся, и она на секунду умолкла.
— Что же случилось?
— Дело уже шло к вечеру, когда вдруг к дому, запыхавшись, прибежал один из рабов. Мы в это время сидели на балконе. Он сказал, что громадное войско приближается к плантации, что оно уже совсем рядом и что солдаты поджигают сахарный тростник.
— Ты, должно быть, очень испугалась?
— Думаю, все тогда испугались… хотя граф и виду не показал; он выглядел очень спокойным и бесстрашным.
— Ну и что же вы стали делать?
— Граф сказал жене, что она должна укрыться в монастыре, но она и слышать об этом не хотела. «Я не оставлю тебя, Филипп, — сказала графиня. — Мое место здесь, рядом с тобой». Потом она повернулась к двум дамам, которые жили в доме; она настаивала, чтобы обе они попытались спастись, но они были уже немолоды и отказались наотрез. «Если нам суждено умереть, — твердо сказала одна из них, — мы умрем здесь, с вами».
— Вот так же вели себя аристократы во время французской революции, — пробормотал Андре как бы про себя.
— Да, мы тоже об этом слышали, — продолжала Сона, — но я очень испугалась; я все время цеплялась за графиню, прижималась к ней. Помню, я чувствовала, как мне не хочется умирать! Я хотела жить.
— Ты ведь была еще совсем маленькой.
— Да, мне было только девять лет; за неделю до этого как раз отпраздновали мой день рождения.
— А что случилось потом? — спросил Андре.
— Граф приказал старой негритянке, которая присматривала и ухаживала за мной с тех пор, как я поселилась в доме, отвести меня в монастырь. — Девушка тихонько всхлипнула. — У меня даже не было времени как следует попрощаться. Граф беспрерывно торопил меня, кричал: «Быстрей, быстрей, поторапливайтесь! Ребенок будет там в безопасности, нельзя терять ни минуты!» — Она замолчала, потом продолжила свой рассказ; теперь в ее голосе звенели слезы:
— Я слышала… что произошло потом, когда меня… увели…
— Я тоже хотел бы узнать об этом, но мне не хочется, чтобы ты так расстраивалась, жизнь моя.
— Нет, ты должен об этом знать, — сказала Сона. — Граф и трое его сыновей ждали перед домом; когда они увидели полчища чернокожих, пронзительно вопящих, требующих возмездия, под предводительством самого генерала Дессалина, они, должно быть, поняли, что надежды нет. — Голос Соны то и дело прерывался, но она не останавливалась, решив досказать до конца эту печальную и трагическую повесть. — Солдаты несли… головы белых ж-женщин и… и детей, насаженные на штыки!
Она плакала, и Андре стал нежно целовать ее лоб и щеки, но Сона не прерывала рассказа, продолжая совсем тихо, но решительно:
— Я… я слышала потом, что граф повернулся и… достал пистолет из своего к-кармана; он выстрелил в графиню, а двое из его сыновей сделали то же самое, избавив от мучений двух пожилых дам. Потом… потом толпа растерзала их!
Андре почувствовал огромную гордость за своего дядю и двоюродных братьев, которые вели себя так, как только и могли поступить мужчины их рода в подобной ситуации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56