Интерес к войне между У и Чжао упал до нуля, о господине У вообще забыли – все разговоры теперь вертелись вокруг освободившейся должности. Чтобы добиться повышения, не останавливались ни перед чем, и это, естественно, порождало интриги. Все знали, что Лао Ли такие дела мало интересуют, но с того памятного дня, когда он с прошением обошел все отделы, стали думать иначе. Стоило ему появиться, как в комнате начинали шушукаться. Зато о Чжан Дагэ вообще не вспоминали, словно на его имя было наложено табу: ведь его сын – коммунист! Каждый раскаивался в том, что был с ним в дружбе. Именно поэтому Лао Ли вызывал у всех почти суеверный страх. «Он, конечно, уверен в повышении, но зачем так вызывающе себя вести?» – перешептывались сослуживцы, кивая в его сторону. Те, у кого не было никаких надежд, чтобы утешиться, стали поговаривать о том, что и отца коммуниста уволят. Как может начальник его держать? Чжан Дагэ не дослужился до высшего разряда, но местечко у него в канцелярии было тепленькое, прибыльное. Итак, разговоры о Лао Ли и Чжан Дагэ плюс мечты о повышении вызвали такой ажиотаж, будто от них зависела судьба всей Поднебесной. Начальнику отдела и секретарю буквально прожужжали уши – никто не хотел упустить возможности проявить свое дарование. Списки приглашенных в гости кочевали из кабинета директора в секретариат. Начальники отделов недоумевали – у Лао Ли такие связи, а он до сих пор никого не пригласил.
Сам Лао Ли получил три письменных приглашения и еще несколько устных:
– Господин Ли, когда получите повышение, не оставьте, пожалуйста, своим вниманием, замолвите словечко, чтобы дали вашу должность, а завтра вечером покорнейше прошу ко мне.
Лао Ли любил юмор, но все хорошо в меру, и он бросал приглашения в корзинку.
Наконец появился приказ: повышение, разумеется, получил Лао Ли. А на его место назначили какого-то Вана. Сослуживцы хором поздравляли Лао Ли и пытались пронюхать, кто такой Ван. Лао Ли тоже его не знал, но все считали, что Лао Ли хитрит, и негодовали: «При его-то связях можно быть и пооткровеннее; не сказать нам, черт его побери!» Теперь все ждали увольнения Чжан Дагэ.
– О! Лао Ли, поздравляю! Поздравляю! – Господину Суню снова представился случай поупражняться в официальном языке. – Когда зовешь гостей? Я могу составить компанию, в сущности. Ты теперь как сыр в масле будешь кататься.
Звать гостей Лао Ли не собирался, и все окончательно в нем разочаровались, особенно Символ Тоски, который решил, что Лао Ли плохой друг. Господин Цю, собственно, имел высший разряд и ничуть не завидовал Лао Ли, но сердце его одолевала тоска, если он не мог кого-нибудь поддеть. И он ходил, чесал языком, подстрекал, дразнил, а все дела взвалил на Лао Ли. Лао Ли привык работать за других, но прежде господин Цю – Символ Тоски – очень любезно просил его об этом, а сейчас вдруг приказал, как свекровь невестке, даже нос его, казалось, говорил: «У меня солидный стаж!» Лао Ли не сразу вышел из себя. Он долго думал, прежде чем пришел к мысли: либо быть с этой сворой заодно, либо порвать с ними. И он решил проявить твердость: все равно он уже продал душу Сяо Чжао! Лао Ли возвратил Цю бумагу и сказал:
– Делай сам, мне нужно повидать одного человека! – Он имел в виду Чжан Дагэ. Губы у Лао Ли дрожали: он не привык так разговаривать с людьми.
Стоит ли рассказывать Чжан Дагэ о том, что его могут уволить. Ведь это – слухи. Но слухи в служебных сферах часто подтверждаются фактами. Тогда Чжан Дагэ будет еще тяжелее. Чжан Дагэ выглядел чуть получше, но был каким-то вялым. Лао Ли счел это дурным признаком. Чжан Дагэ был неутомим, как дождевой червь, никогда не ленился, ни от чего не увиливал. А сейчас он был очень уж тихий, словно выбившаяся из сил лошадь, которой даже хвост трудно поднять. Да, это дурной признак! Лао Ли стало не по себе. Что бы там ни говорили о Чжан Дагэ, Лао Ли считал его своим другом.
– Ну, как, Дагэ?
– Садись, Лао Ли! – Он и сейчас старался быть вежливым, помнил о приличиях, хотя в словах не было прежней уверенности: ему, видимо, трудно было говорить, но ведь молчать еще труднее. Весь вид его свидетельствовал о том, что хлопотать о сыне бесполезно и лучше о нем не упоминать. – Садись. Все по-старому. Тут приходил Сяо Чжао, он старается для меня, бегает, сказал, что есть надежда.
Но, судя по тону, Чжан Дагэ не верил Сяо Чжао.
– Это я просил его к вам зайти, – сказал Лао Ли, чтобы что-то сказать, – он совсем не хотел хвастаться своими заслугами.
– И правильно сделал. Он многое может, многое. Наступило молчание.
Лучше говорить о чем угодно, чем вот так молчать, и Лао Ли не выдержал:
– Дагэ, ходят слухи… Ты побывал бы на службе. В этом мире нет ничего надежного.
– Все это не имеет значения. – Чжан Дагэ понял, что имел в виду Лао Ли, но выражение его лица осталось прежним. – Не имеет значения, Лао Ли. – Он как будто хотел успокоить друга. – Теперь уже все равно. Сына нет, ради чего же хлопотать? – Он повысил голос, но тут же обессилел и снова умолк.
– По-моему, все обойдется. – Ради друга Лао Ли покривил душой.
– Возможно.
Чжан Дагэ и в самом деле не думал больше ни о себе, ни о службе.
Вошел Дин Второй, держа в руках клетку со своими любимыми птичками.
– Дагэ, пришла Вторая сестра. Говорю ей, что к вам нельзя, а она и слушать не хочет Опять, наверное, из-за мужа.
Чжан Дагэ вскочил:
– Пусть убирается вон! Я не знаю, жив ли мой собственный сын, а ко мне лезут со всякими вонючими делами. Пусть убирается!
Когда Дин вышел, Чжан Дагэ сказал, будто самому себе:
– Ни до чего мне нет дела! На все наплевать! Пришел конец роду Чжанов. Какое зло совершил я в прежнем рождении?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69