Она вдруг сильно побледнела. Теперь ее румяна резко выделялись на пепельно-серых щеках, а на коже лба и вдоль верхней губы начала проступать легкая испарина.
— Имоджин, что с вами? — встревожилась Калли, вполне уверенная в фатальной неизбежности происходящего. Она сделала знак Лестеру, чтобы он приблизился к дивану и сел рядом с пожилой леди. Вероятно, это было ее второе пирожное. Видит Бог, после того количества пищи, которое они только что поглотили, нормальному человеку больше уже ничего не требовалось. — Как вы себя чувствуете?
— Теплее и теплее, — пропела виконтесса, подмигивая и улыбаясь. — И все прекрасные цвета… — Она не договорила и с гаснущей улыбкой на лице закатила глаза.
Калли тотчас выскочила из своего кресла.
— Лестер, держи ее! — скомандовала она и, подобрав юбки, выбежала в коридор. В эти минуты Саймон вместе с друзьями как раз поднимался к матери. — Саймон… Имоджин плохо! — крикнула она и помчалась обратно. В гостиной она увидела Лестера, зажатого, как в тисках, между высокой боковиной дивана и потерявшей сознание леди.
— Расшнуруйте ее корсеты, — приказал виконт, вбегая в комнату. Он понял все с одного взгляда, но не желал сам устранять причину, коль скоро здесь присутствовала женщина, которая могла выполнить за него эту обыденную работу.
— При вас? — резко сказала Калли, сердито глядя на него. — Воображаю, как бы ей это понравилось! Саймон, ради Бога, освободите Лестера и уведите всех отсюда. И пусть кто-нибудь сходит за Кэтлин.
Дальше все развивалось очень быстро. Имоджин была переведена своим любящим сыном в сидячее положение. Арман с Бартоломью тем временем вызволили Лестера, задыхавшегося под внушительной тяжестью виконтессы, и они втроем покинули комнату. Или сбежали. Смотря на чей взгляд, подумала девушка. Саймон, присев на корточки, привалил к себе грузное тело матери, чтобы Калли могла подобраться к ее спине и расстегнуть пуговицы.
— Два обморока за два дня, — посетовал Саймон. — Вчера, я слышал, ей стало плохо у вас в комнате. — О Боже! — недовольно заворчал он, когда перо, украшавшее голову его матери, чуть не выкололо ему глаз. — Зачем ей эти дурацкие ухищрения…
— Мы оба знаем зачем! — прервала его Калли, распускавшая шнуры и тихо роптавшая, когда попадались неуступчивые узлы. Понимая, что ей никак нельзя выдавать Имоджин, она замялась. Не могла же она раскрывать довольно низменные причины ее приверженности к корсетам. Не объяснять же Саймону, что его мать жаждет делить ложе с мужчиной! Калли быстро нашла выход из положения, решив сказать лишь часть правды. — Имоджин не хочет быть вдовствующей виконтессой и стремится выглядеть молодой и очаровательной, чтобы заполучить себе мужа. Она полагала, что примирится со своим титулом, если вы женитесь на мне. Вы ведь знаете, что я ей нравлюсь. Она надеялась, что я не сошлю ее во вдовий домик, и поэтому оставила на время корсеты. Но сейчас они вернулись и, как видите, с возмездием. — Калли умолкла на секунду, сердито сверкнув глазами. — Саймон, вы не можете держать ее устойчивее? Я и так едва справляюсь с этими шнурками.
— Можем поменяться местами, — сказал он сквозь зубы, когда внушительное тело виконтессы в ярко-желтом атласном халате сложилось пополам, как яичница, и нависло у него над головой. — Так вы говорите, она все еще мечтает нас поженить? Я не придаю этому большого значения.
— Я тоже, — подхватила Калли, снова берясь за работу. — Но Имоджин по-прежнему думает, будто все предначертано, и, кажется, мне не удастся ее разубедить. Однако, — продолжала она, помня, что ее задача — выручить виконтессу и заморочить голову Саймону, — оказывается, мы с вами настолько нелогичны, что не поняли самых очевидных вещей. Ваша матушка заявляет, что снова займется… чем бы вы думали? Не чем иным, как устройством собственной жизни. Таким образом она хочет избегнуть участи одинокой старухи. Не то чтобы я верю этому — нет, конечно. Мне кажется, она хочет просто пристыдить нас и заставить пожениться. Она думает, это поможет ей сохраниться — не даст клевать носом за пудингом или потерять сознание во время прогулки в парке.
— До чего же скользкий халат, — сказал Саймон, прилагая все усилия, чтобы не дать матери сползти на пол. — Сам дьявол не справится с этим атласом. Как вам удается одновременно рассказывать и делать дело? — дружелюбно спросил он.
— Так вот и удается, — ответила Калли, подсовывая указательный палец под очередную тугую тесемку и чувствуя, как внутри вскипает неподвластное разуму раздражение. Два дня не разговаривали, а теперь он будет обсуждать с ней Имоджин? Да как он смеет?! О мужчины! Совершенно бесчувственные существа! — К тому же я уже почти закончила и то и другое, — сказала она. — Но если все ее глупости, о которых я уже упоминала, — продолжала она, тяжело дыша и ослабляя один за другим длинный ряд шнуров, — то есть ее волосы… корсеты… эти нелепые перья… и «скользкие» халаты вполне объяснимы, то менее всего понятно, как можно поглощать такое неимоверное количество пищи. И форель… и устричный паштет… и молодая гусятина… и засахаренные фрукты и целые горы шоколадных пирожных от Скарлет… Есть! Теперь все расшнуровано! Попробуйте уложить ее обратно.
Калли, почти бездыханная, устало привалилась к спинке дивана с декоративной резной планкой и, распластав на ней руки, посмотрела вниз на виконтессу, обложенную подушками. На щеках пожилой женщины обозначился чуть заметный румянец. Она начала медленно приходить в себя, поворачивая голову из стороны в сторону и тихо постанывая. Вскоре веки ее затрепетали, и наконец она открыла глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98